Природа в творчестве а. к. толстого

Красота родной природы в стихотворениях и. с. никитина, а. к. толстого, а. н. майкова

6 класс

Сочинения по русской литературе

Красота родной природы в стихотворениях и. с. никитина, а. к. толстого, а. н. майкова

1 вариант

Когда читаешь стихотворения замечательных поэтов XIX века И. С. Никитина, А. К. Толстого, А. Н. Майкова, сердце наполняется любовью к родной природе, восхищением от ее живописной красоты:

Золотые нивы,

Гладь да блеск озер,

Светлые заливы,

Без конца простор…

Волшебными красками расцвечивают авторы привычные пейзажи, превращая обыденное в неповторимое и прекрасное:

Бледнеют тверди голубые;

На горизонте — все черней

Фигуры, словно вырезные,

В степи пасущихся коней…

Природа в этих стихотворениях неразрывно связана с человеком. Щедро дарит она пахарям и косарям, рыбакам и пастухам свои богатства, а те, в свою очередь, трепетно заботятся о своей кормилице, бережно пользуются её бесценными дарами.

Стихотворения Никитина, Толстого и Майкова вобрали в себя все многообразие бесконечных просторов нашей родины — и «бор дремучий», и «свист полночный соловья», и «ветер, степь да тучи».

Я думаю, что благодаря таким произведениям люди становятся лучше, добрее, искреннее.

2 вариант

50-е годы XIX века в России были периодом значительного общественного подъема. В это время в литературе появлялись и проявляли большую активность представители различных видов искусства. Не оставались в стороне русские писатели и поэты. Тематика произведений, созданных в эти годы, была довольно разнообразной.

Это и произведения с революционно-демократическими мотивами, повышенным вниманием к народной жизни, и с прославлением чистого искусства, возвеличиванием красоты русского пейзажа. Все эти темы нашли отражение и в творчестве поэтов И. С. Никитина (1824-1861), А. К. Толстого (1817-1875), А. Н. Майкова (1821-1897).

Темы произведений этих поэтов во многом отличаются. Например, в стихотворениях И. С. Никитина чаще всего звучит тревога о судьбе народа, тяжелой участи крестьян, призывы к решительным действиям во имя будущего страны. Политические настроения звучат и в творчестве А. К.

Толстого, который ненавидел гнет, возмущался засильем бюрократии, высмеивал правительство. Но его произведения, в основном баллады и романы, носят психологический характер.

В “них с большой глубиной переданы характеры и судьбы героев — инициативных, смело сопротивляющихся угнетению.

Любовь и сочувствие к русскому народу мы встречаем и у А. Н. Майкова, стихотворения которого чаще направлены на мир культуры и древней истории, картины других веков в них часто носят декоративный характер.

Но всех трех писателей объединяет открытая, светлая любовь к родному краю, восхищение красотой русской природы. Никитин — признанный мастер русского поэтического пейзажа — создавал неповторимые образы родной земли, в которых всегда чувствуется тепло и нежность автора:

Под большим шатром

Голубых небес —

Вижу — даль степей

Зеленеется.

И на гранях их,

Выше темных туч,

Цепи гор стоят

Великанами…

…Мурава лугов

Ковром стелется,

Виноград в садах

Наливается…

В этих строках перед нами встает величавая Русь с ее безграничными полями, зрелыми нивами, голубыми лентами рек, несущих свои воды в необъятные просторы морей. И мы видим, как

широка «в красе царственной» наша страна. Замечательные слова подбирает поэт для того, чтобы передать всю красоту природы: море у него «поднимает грудь», снег — словно «белый пух», голубые небеса раскинулись «большим шатром».

Ту же простоту и задушевность лирических описаний природы мы видим и в произведениях А. К. Толстого. Это «Колокольчики мои», «Где гнутся над омутом лозы», «Порой веселой мая». И здесь перед нами открывается вечерний небосклон, полевые равнины, «на ниве золотистой степные васильки…».

А какой радостью и торжеством жизненных сил веет от этих строк:

Звонче жаворонка пенье,

Ярче вешние цветы,

Сердце полно вдохновенья,

Небо полно красоты…

В творчестве Майкова стихи о природе занимают особое место: они резко выделяются на фоне других стихотворений своей ни с чем не сравнимой поэтической прелестью.

Как и другие поэты, Майков прославляет весну с ее неповторимой силой и веселой энергией. Автор призывает нас «у брега сонных вод» прислушаться душой «к шептанью тростников, дубравы говору…».

И, читая его стихотворения, мы действительно чувствуем, а не только видим окружающий нас прекрасный мир. И нам так, как и самому поэту,

…хочется в поле, в широкое поле,

Где, шествуя, сыплет цветами весна!

По-настоящему прекрасен мир природы в стихотворениях поэтов. И весь этот мир — вокруг нас. Со всеми своими яркими, изменчивыми красками, с богатством звуков — то тихих и грустных, то звонких и веселых.

Нужно только остановиться, присмотреться, прислушаться, — и почувствовать сердцем эту неповторимую красоту!



Источник: https://scribble.su/work/zolotaya/115.html

Лирика А. К. Толстого | Литература

В ранний период творчества, в 1840-е годы, лирические стихотворения Толстого наполнены живым чувством исто­рии, памятью о которой пронизаны ярко-праздничные кар­тины русской и украинской природы. В стихотворении «Ты знаешь край, где все обильем дышит…

» поэт исполь­зует композиционное построение любимой русскими и не­мецкими романтиками «Миньоны» Гёте.

Лирическая геро­иня произведения вдохновенно говорит там о таинственной обетованной земле, где цветут лимоны, где негой Юга дышит небосклон, и трижды призывает своего возлюблен­ного:

Туда, туда, Возлюбленный, нам скрыться б навсегда.

Толстой, повторяя композиционную схему стихов Гёте, стремится наполнить ее не таинственно-романтическим, а реалистическим содержанием, используя опыт лермонтов­ской «Родины». Пейзаж Украины дается сперва общим планом, как с высоты птичьего полета:

Ты знаешь край, где все обильем дышит, Где реки льются чище серебра, Где ветерок степной ковыль колышет, В вишневых рощах тонут хутора…

Затем поэт складывает крылья, приземляется среди укра­инских сел и садов, где «деревья гнутся долу, и до земли висит их плод тяжелый». Открывается панорама окрест­ных лесов, озер, полей. И уже совсем по-лермонтовски зву­чат строки, когда поэт входит в круг современной ему на­родной жизни:

Туда, туда всем сердцем я стремлюся,

Туда, где сердцу было так легко,

Где из цветов венок плетет Маруся,

О старине поет слепой Грицко,

И парубки, кружась на пожне гладкой, Взрывают пыль веселою присядкой!

Далее поэт совершает полемический по отношению к лермонтовской «Родине» ход. Вспомним, что «темной ста­рины заветные преданья» не шевелили «отрадного меч­танья» в душе Лермонтова. А у Толстого наоборот: от конкретных реалий украинского пейзажа, от картин совре­менной народной жизни память поэта устремляется в дали истории:

Среди степей курган времен Батыя, Вдали стада пасущихся волов, Обозов скрып, ковры цветущей гречи И вы, чубы — остатки славной Сечи… И украинский пейзаж, и народная жизнь наполнены у Толстого гулом истории, насыщены «заветными преданья­ми» темной старины. Поэт одухотворяет природу и народ­ную жизнь отголосками давно прошедших времен:

Ты помнишь ночь над спящею Украиной, Когда седой вставал с болота пар, Одет был мир и сумраком и тайной, Блистал над степью искрами стожар, И мнилось нам: через туман прозрачный Несутся вновь Палей и Сагайдачный? Толстой верен здесь основным эстетическим установкам своего творчества: видимый мир просквожен у него светом мира невидимого, проступающим сквозь «прозрачный ту­ман» современности. Даже образ современной Украины не пишется им «с натуры». Это образ-воспоминание, увиден­ный не прямым, а духовным зрением поэта. На характер­ные его признаки обратил внимание Н. В. Гоголь, говоря о пейзажах слепого русского поэта И. И. Козлова: «Глядя на радужные цвета и краски, которыми кипят и блещут его   роскошные   картины   природы,   тотчас   узнаешь   с грустью, что они уже утрачены для него навеки: зрячему никогда бы не показались они в таком ярком и даже пре­увеличенном блеске. Они могут быть достоянием только та­кого человека, который давно уже не любовался ими, но верно и сильно сохранил об них воспоминание, которое росло и увеличивалось в горячем воображении и блистало даже в неразлучном с ним мраке». Именно в духовном зре­нии Толстого любимая им украинская природа сияет ра­дужными цветами и красками: «реки льются чище сереб­ра»,  «коса звенит и блещет»,   «нивы золотые испещрены лазурью васильков», «росой подсолнечник блестит» и сып­лет «искрами стожар».

Исторические воспоминания, сперва лишь пробивающи­еся сквозь огненно-яркие картины-воспоминания о жизни современной Украины, постепенно набирают силу и разре­шаются в кульминационных строках:

Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,

Где столько тел лежало средь полей?

Ты знаешь край, где некогда у плахи

Мазепу клял упрямый Кочубей

И много где пролито крови славной

В честь древних прав и веры православной?

А затем по романтической традиции происходит резкий спад — контраст между героизмом времен минувших и грустной прозой современности:

Ты знаешь край, где Сейм печально воды Меж берегов осиротелых льет, Над ним дворца разрушенные своды, Густой травой давно заросший вход, Над дверью щит с гетманской булавою?.. Туда, туда стремлюся я душою!

В этом стихотворении уже проступают контуры историчес­ких взглядов А. К. Толстого. Вслед за Пушкиным он трево­жится об исторических судьбах русской дворянской арис­тократии, теряющей в современности свою ведущую роль. К шедеврам любовной лирики поэта относятся его стихи «Средь шумного бала…», положенные на музыку П. И. Чайковским и ставшие классическим русским ро­мансом:

Средь шумного бала, случайно,

В тревоге мирской суеты,

Тебя я увидел, но тайна

Твои покрывала черты…

Любовную лирику Толстого отличает глубокий психоло­гизм, тонкое проникновение в зыбкие, переходные состоя­ния человеческой души, в процессы зарождения чувства, которым трудно подыскать четкое определение, закрепля­ющее название. Поэтически схвачен незавершенный про­цесс созревания любви в душе лирического героя.

Отмече­ны первые тревоги этого чувства, первые и еще смутные симптомы его пробуждения. Событие встречи погружено в дымку воспоминания о ней, воспоминания тревожного и неопределенного. Женский образ в стихах зыбок и неуло­вим, окутан покровом романтической таинственности и загадочности.

Вроде бы это случайная встреча, воспоминания о которой должны поглотить впечатления шумного бала, докучные тревоги «мирской суеты». Однако в стихи, нару­шая привычный, давно установившийся ход повседневной жизни, неожиданно и парадоксально вторгается противи­тельное «но»: «Тебя я увидел, но тайна…

» Тайна, притя­гательная, еще необъяснимая, увлекает лирического героя, разрушает инерцию суетного светского существования.

Эту тайну он не может раскрыть, эту загадку ему не удается разгадать. Образ женщины соткан из необъясни­мых в своей противоположности штрихов: веселая речь, но печальные очи; смех грустный, но звонкий; голос — то «как звук отдаленной свирели», то «как моря играющий вал».

За этими противоречиями скрывается, конечно, за­гадка душевного облика женщины, но ведь они характери­зуют еще и смятенность чувств лирического героя, пребы­вающего в напряженном колебании между отстраненным наблюдением и неожиданными приливами чувства, предве­щающего любовную страсть.

Прилив чередуется с отливом.

Контрастны не только черты женского образа — все стихотворение построено на противопоставлениях: шумный бал и тихие часы ночи, многолюдство светской толпы и ночное одиночество, явление тайны в буднях жизни. Сама неопределенность чувства позволяет поэту скользить на грани прозы и поэзии, спада и подъема.

В зыбкой психо­логической атмосфере закономерно и художественно оправ­дано допускаемое поэтом стилистическое многоголосие. Будничное («люблю я усталый прилечь») соединяется с возвышенно-поэтическим («печальные очи», «моря играю­щий вал»), романтические «грезы неведомые» — с проза­ическим «грустно я так засыпаю».

Два стилистических плана здесь глубоко содержательны, с их помощью поэт изображает процесс пробуждения возвышенной любви в са­мой прозе жизни.

Лирические стихи А. К. Толстого отличает импровиза-ционность. Поэт сознательно допускает небрежность риф­мовки, стилистическую свободу и раскованность. Ему важ­но создать художественный эффект сиюминутности, неруко-творности вылившейся из-под его пера поэтической мини­атюры.

В письме к приятелю Толстой сказал: «Плохие рифмы я сознательно допускаю в некоторых стихотворени­ях, где считаю себя вправе быть небрежным… Есть род живописи, где требуется безукоризненная правильность линии, таковы большие полотна, называемые исторически­ми…

Есть иная живопись, где самое главное — колорит, а до линии почти дела нет… Некоторые вещи должны быть чеканными, иные же имеют право или даже не должны быть чеканными, иначе они покажутся холодными».

Легкая «небрежность» придавала стихам Толстого трепетную правдивость, искренность и теплоту в передаче рождающе­гося чувства, в изображении возвышенных, идеальных со­стояний души.

В одном из писем к другу Толстой заметил: «Когда я смотрю на себя со стороны (что весьма трудно), то, кажет­ся, могу охарактеризовать свое творчество в поэзии как ма­жорное, что резко отлично от преобладающего минорного тона наших русских поэтов, за исключением Пушкина, ко­торый решительно мажорен».

И действительно, любимым образом природы в поэзии Толстого является «веселый ме­сяц май». Заметим только, что мажорный тон в его поэзии пронизан изнутри светлой печалью даже в таком шедевре его солнечной лирики, каким является стихотворение «То было раннею весной…», положенное на музыку П. И. Чай­ковским и Н. А.

Римским-Корсаковым:

То было раннею весной,

Трава едва всходила, Ручьи текли, не парил зной,

И зелень рощ сквозила;

Труба пастушья поутру

Еще не пела звонко, И в завитках еще в бору

Был папоротник тонкий.

То было раннею весной,

В тени берез то было, Когда с улыбкой предо мной

Ты очи опустила.

То на любовь мою в ответ

Ты опустила вежды — О жизнь! о лес! о солнца свет!

О юность! о надежды!

И плакал я перед тобой,

На лик твой глядя милый, —

То было раннею весной, В тени берез то было!

То было в утро наших лет —

О счастие! о слезы! О лес! о жизнь! о солнца свет!

О свежий дух березы!

Посылая это стихотворение другу, Толстой назвал его «маленькой пасторалью, переведенной из Гёте». Он имел в виду «Майскую песнь», навеянную любовью немецкого по­эта к Фрид ерике Брион, дочери деревенского пастора. Все произведение у Гёте построено на восклицаниях, выража­ющих ликование лирического героя:

Как все ликует, Поет, звенит! В цвету долина, В огне зенит!

Финальные строки стихов Толстого, состоящие из одних восклицаний — «О счастие! о слезы! / О лес! о жизнь! о солнца свет!»,— действительно напоминают гётевские стро­ки: «О Егс1, о Зоппе, о С-ШсЖ, о Ьиз!;!» Но далее этого сход­ства Толстой не идет.

Стихи «Майской песни» явились для него лишь толчком к созданию оригинального, далекого от пасторальных мотивов Гёте стихотворения. У немецкого поэта воспевается ликующее счастье любви в единстве с де­ревенской цветущей природой.

У Толстого же на первом плане воспоминание о далеких, безвозвратно ушедших мгновениях первой юношеской влюбленности. И потому через все стихотворение лейтмотивом проходит тема стре­мительного бега времени: «То было раннею весной», «То было в утро наших лет», «Среди берез то было».

Читайте также:  Aqua tower - озерный небоскреб в чикаго

Радость у русского поэта пронизана чувством печали, ощущением утраты — неумолимой, безвозвратной. Майское утро сли­вается с «утром наших лет» — и сама жизнь превращает­ся в неповторимое и ускользающее мгновение. Все в прош­лом, но «память сердца» хранит его.

Яркость весенних красок здесь не только не ослаблена, но усилена, заостре­на духовным зрением поэта-христианина, помнящего о смерти, о непрочности земного счастья, о хрупкости зем­ных радостей, о мимолетности прекрасных мгновений.

Источник: http://vsedli.ucoz.ru/blog/lirika_a_k_tolstogo/2012-05-18-161

Готовые школьные сочинения

Окт 30 2010

Лиризм чувств в поэзии А. К. Толстого

 «Подобной ясной и светлой души, такого отзывчивого и нежного сердца, такого вечноприсушего в человеке нравственного идеала я в жизни ни у кого не видел», – вспоминал после смерти Толстого один из давних знакомых.

Граф, обладатель огромного состояния, друг наследника-престола, Алексей Константинович Толстой, казалось, был рожден баловнем судьбы, и тем не менее в его биографии немало драматического.

Вместе с Перовским Толстой путешествовал по Германии и Италии, посетил летом 1827 года знаменитого немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гете, подарившего мальчику кусок бивня мамонта с собственноручно сделанным на нем рисунком.

В 1834 году Толстой поступил на службу в Московский архив Министерства иностранных дел, затем служил при русском посольстве в немецком городе Франк-фурте-на-Майне. В 1843 году он стал камер-юнкером. А после Крымской войны, в которой писатель участвовал,  записавшись добровольцем в стрелковый полк, Александр II произвел его во флигель-адъютанты.

Хотя светская жизнь нравилась Толстому, служба при царском дворе мешала ему почувствовать себя «вполне художником». В начале 50-х годов он сетовал: «Я родился художником, но все обстоятельства и вся моя жизнь до сих пор противились тому, чтобы я сделался вполне художником».

Толстой хотел всецело отдаться творчеству, но не мог: «Как работать для искусства, когда слышишь со всех сторон слова: служба, чин, начальство и тому подобное». Несколько раз Толстой пытался получить отставку, но безрезультатно.

Стихи Толстой начал сочинять очень рано. «Мои первые опыты, – вспоминал поэт, – были, без сомнения, нелепы, но в метрическом отношении они отличались безупречностью». Мастерством стиха автор дорожил всегда, хотя критики иногда и упрекали его то за «плохую рифму», то за неудачный, слишком прозаический, на их взгляд, оборот речи.

С публикацией своих стихов Толстой не спешил. Первая крупная подборка его стихотворений появилась только в 1854 году на страницах некрасовского «Современника», а единственный прижизненный сборник вышел в 1867 году. В него вошли многие, теперь широко известные стихи, например «Колокольчики мои…», написанные еще в конце 40-х годов:

  • Колокольчики мои, Цветики степные!
  • Что глядите на меня, Темно-голубые?
  • И о чем звените вы В день веселый мая,
  • Средь некошеной травы Головой качая?

Как считает сам Толстой, его склонности к поэзии необыкновенно способствовала природа, среди которой он вырос. Восхищение великолепием родной земли отчетливо слышится в стихах поэта, особенно в его пейзажной лирике:

Винтовку сняв с гвоздя, я оставляю дом, Иду меж озимей чернеющей дорогой, Смотрю на кучу скирд, на сломанный забор, На пруд и мельницу, на дикий косогор, На берег ручейка, болотисто-отлогий, И в ближний лес вхожу. Там покрасневший клен…

При чтении стихотворений Толстого возникает ощущение, что это дневник – так автобиографичен его лирический герой, человек глубоко эмоциональный, напряженно переживающий страдания и радости, так конкретен женский образ, полный грусти, тоски и печали. Поэт счастлив открыть любимой все свои чувства, готов разделить с ней ее боль и переживания:

  • Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры,
  • Рано познала ты горе, обман и людское злословье,
  • Рано под тяжестью бед твои преломились силы!

В своей лирике Толстой любит обращаться за образами, словесными формулами к народной поэзии. Отсюда частое сравнение явлений природы с человеческой жизнью, отсюда особый язык, близкий к народной песне:

  • И не знаю я, и не ведаю,
  • Как назвать тебя, как прикликати.
  • Много цветиков во чистом поле,
  • Много звезд горит по поднебесью,
  • А назвать-то их нет умения,
  • Распознать-то их нету силушки.

Многие баллады и былины звучат задушевно, а их персонажи привлекательны, как, например, богатырь Алеша Попович, сумевший песней завоевать взаимность прекрасной царевны:

  • Звуки льются, звуки тают,
  • То не ветер ли во ржи?
  • Не крылами ль задевают
  • Медный колокол стрижи?

Толстой пишет баллады и былины не только по мотивам народного былинного эпоса, обращается он и к русской истории. В балладах поэт любуется старыми обрядами и обычаями («Сватовство»), воспевает русский характер, который не могло изменить даже монголо-татарское иго («Змей Тугарин»).

Русская история XVII века особенно волнует Толстого, он часто пробовал свои силы в разных жанрах. Впервые он выступил как прозаик в 1841 году, опубликовав фантастическую повесть «Упырь».

Были у Толстого и другие прозаические произведения в мистическом духе: «Семья вурдалака», « Встреча через триста лет» (на французском языке).

Писал Толстой и поэмы, в том числе на религиозные темы («Грешница», «Иоанн Дамаскин»).

Пробовал себя он и как переводчик Гете, Байрона, Гейне и других. Но наибольший успех из всех прозаических вещей принес Толстому роман «Князь Серебряный», который вышел в журнале «Русский вестник» только в 1862  году.

В предисловии Толстой писал: «Представляемый здесь рассказ имеет целию не столько описание каких-либо событий, сколько изображение общего характера целой эпохи и воспроизведение понятий, верований, нравов и степени образованности русского общества … во вторую половину XVI столетия ».

В 1862 году он печатает в «Русском вестнике» драматическую поэму «Дон Жуан», в которой по-своему переосмыслил этот вечный образ, превращая безбожного развратника в «искателя идеала, а не просто гуляку».

Незадолго до смерти Толстой начинает писать драму «Посадник» об истории борьбы новгородцев с суздальца-ми в XIII веке Толстого прежде всего интересовало, как власть влияет на человека и как личность правителя воздействует на жизнь и состояние государства. Писатель никогда не идеализировал своих героев или историю России. Тонкий лирик, талантливый драматург и прозаик, он обладал и даром сатирика. Им написана стихотворная сатирическая «История государства Российского от Гостомысладо Тимашева» (1868).

Одни считали Толстого реакционером, другие – революционером. Но он не был ни тем, ни другим. Не принадлежал Толстой ни к славянофилам, ни к западникам. Свою позицию он характеризовал так:

  • Двух станов не боец, но только гость случайный,
  • За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
  • Но спор с обоими – досель мой жребий тайный,
  • И к клятве ни один не мог меня привлечь…

Главную свою задачу, свой единственный путь служения на пользу отечества Алексей Толстой видел в творческой независимости. Никакие общественные течения, по его мнению, никогда не смогут превратить настоящих поэтов и художников’в ненужное, «отжившее племя»:

  • Други, не верьте!
  • Все та же единая
  • Сила нас манит к себе неизвестная,
  • Та же пленяет нас песнь соловьиная,
  • Те же нас радуют звезды небесные!
  • Правда все та же!
  • Средь мрака ненастного
  • Верьте чудесной звезде вдохновения,
  • Дружно гребите во имя прекрасного
  • Против течения!

Не случайно этот удивительный поэт писал о самом себе: «Я один из двух или трех писателей, которые держат у нас знамя искусства для искусства, ибо убеждение мое состоит в том, что назначение поэта – не приносить людям какую-нибудь непосредственную выгоду или пользу, но возвышать их моральный уровень, внушая им любовь к прекрасному».

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани – » Лиризм чувств в поэзии А. К. Толстого . Литературные сочинения!

Источник: http://www.testsoch.net/lirizm-chuvstv-v-poezii-a-k-tolstogo/

Алексей Константинович Толстой: биография и творчество

Граф Алексей Константинович Толстой, биография и творчество которого представлены в статье, — поэт, прозаик и драматург, троюродный брат Л.Н. Толстого и по матери внук графа А.К. Разумовского. После развода родителей воспитывался дядей, писателем Антонием Погорельским (А.А.

Перовским), получил домашнее образование, служил по гражданской и военной части, был флигель-адъютантом Александра II, придворным церемониймейстером и егермейстером; выйдя в отставку, жил в своих имениях, увлекаясь охотой.

Он обладал огромной физической силой, но рано заболел астмой и умер от последствий неправильного лечения.

Ранние образцы толстовской прозы — написанные по-французски повести «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» (при жизни автора не публиковались).

Первое опубликованное произведение — «Упырь» (1841, псевдоним автора Краснорогский намекал на название родового имения Толстого Красный Рог Черниговской губернии). Несомненно влияние на эти тексты мистической фантастики дяди писателя А. А. Перовского (Антония Погорельского).

В то же время эта «мистическая» черта окажется органичной для стиля самого Толстого (она проявится впоследствии, например, в романе «Князь Серебряный» в линии мельника-колдуна). В 1840-е годы А.К.

Толстой под влиянием приемов натуральной школы пробовал свои силы и в жанре физиологического очерка (интересно, что его «охотничьи» очерки предварили публикацию первых произведений И.С. Тургенева из цикла «Записки охотника»).

Лирика Толстого-поэта удивительно ярка, «многоцветна». Лучшие ее образцы свидетельствуют, что автор обладал мощным, хотя и художественно неровным талантом. Алексей Константинович Толстой, как правило, отличный поэт родной природы, родство и слиянность с которой для его лирического героя глубоко органичны, с жизнью которой он постоянно соотносит свою человеческую жизнь.

Многое из любовной лирики Толстого принадлежит к числу вершинных достижений русской поэзии. В поэзии любви его лирический герой предстает как благородный рыцарь, берущий на себя житейские тяготы, богатырски несокрушимый защитник любимой женщины («Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!»).

Этот сильный и жизнерадостный человек наполнил русскую поэзию светлыми оптимистическими интонациями.

Временами портит лирические стихотворения Толстого Алексея Константиновича, особенно ранние, излишнее самоупоение, а также некоторая риторичность и наигранность — например, образ похваляющегося «силушкой» «удалого доброго молодца» иногда обретает характер позы. Не чуждо Толстому и пристрастие к романтическим «красивостям».

Единственный прижизненный сборник стихов А.К. Толстого «Стихотворения» (1857) вышел в период, весьма благотворный для русской поэзии, — вышел на фоне таких блестящих изданий, как первая книга Ф.И. Тютчева, третья книга А.А. Фета, вторая книга Н.А. Некрасова и др.

К этому времени автор был уже известен как поэт по публикациям в «Русском вестнике» и «Современнике». Кроме того, в литературных кругах было небезызвестно участие Толстого в создании авторского образа Козьмы Пруткова (вместе с братьями Жемчужниковыми).

«Козьма Прутков» печатал свои сатирико-юмористические произведения с начала 1850-х годов, кроме того, в 1851 г. была поставлена его комедия-пародия «Фантазия»

С 1857 г. Алексей Константинович Толстой, биография и творчество которого стремительно развивались, на несколько лет стал постоянным автором славянофильского журнала «Русская беседа» и другом его неофициального редактора И.С. Аксакова. У них было немало точек соприкосновения.

Мечты самого Толстого о единении славянских народов воплотились, например, в знаменитом стихотворении «Колокольчики», первые три строфы которого были положены на музыку композитором П.П. Булаховым и стали песней, впоследствии фольклоризовавшейся, приобретшей характер «народной».

От славянофилов Толстого отделяла его влюбленность в западноевропейскую культуру, уживавшаяся в нем с горячим национальным патриотизмом.

Дело в том, что Алексей Константинович Толстой считал русскую культуру естественной частью культуры Европы. Русскую историю он воспринял в юности через призму трудов Н.М.

Карамзина и его сторонников, и не раз повторял на разные лады, что наше природное единство с Западом нарушено и искажено последствиями монголо-татарского нашествия.

Как бы продолжая тему «татарщины», по ошибке принимаемой многими за нечто национально русское, в одном из писем Толстой говорит, что «глубоко симпатичные» ему поэты Константин Аксаков и Алексей Хомяков, желая продемонстрировать свое славянофильство, «гуляли на Москве в кучерских кафтанах с косым (татарским) воротом». Духовное одиночество, почти неизбежное следствие такой особой позиции, не страшило привыкшего ощущать себя несокрушимым силачом А.К. Толстого.

В одном стихотворении Толстой прямо заявляет о своем намерении идти «против течения», чтобы таким образом возбудить «течение встречное» и стать «волн победителем» («Против течения», 1867).

Не ощущая себя своим в кругу славянофилов, Толстой одновременно с презрением относился к представителям космополитического “нигилисма”, но также и к преследовавшей тех и других российской по лицейской бюрократии.

Об этом напоминают иронические стихи и поэмы Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868), «Поток-богатырь» (1871), «Сон Попова» (1873) и др.

Необыкновенное остроумие сочетается у А.К. Толстого с силой и самостоятельностью мысли. Это объективно возвышало его над нередко обретавшей характер простого грубого зубоскальства сатирой и юмористикой В. Курочкина, Д.

Минаева и других авторов из демократических кругов. Кроме того, Толстой-поэт обладал слогом, ярко выраженным индивидуальным стилем крупного художника.

Кроме стихотворений об этом свидетельствуют поэмы Толстого («Грешница», «Алхимик», «Иоанн Дамаскин» и др.).

Несомненна заметная роль А.К. Толстого в реформировании русской рифмы — несмотря на упреки некоторых современников в свой адрес, он принципиально и сознательно употреблял ставшие через несколько десятков лет широко распространенными «приблизительные рифмы».

Парафразисы и реминисценции весьма характерны для творчества А.К. Толстого. В этом он похож на Г.Р. Державина. А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева и других крупнейших поэтов. Например, одно из его стихотворений творчески преломляет интонации пушкинского «На холмах Грузии лежит ночная мгла…»:

На нивы желтые нисходит тишина…

Ритмика четных строк в толстовском стихотворении отличается от ритмики пушкинских строк, лирический «повод» к его написанию иной, чем у предшественника, и мысль проводится другая. Иначе говоря, реминисценции из Пушкина преломлены оригинально-творчески.

Читайте также:  Термометр - прибор для измерения температуры воздуха

Толстому хочется спроецировать переживания своего лирического героя на пушкинский текст, обозначить духовную взаимосвязь с ним. Подобные приемы впоследствии, в серебряный век стали широко распространенными в поэзии (В. Брюсов, А. Блок, Н. Гумилев, Г. Иванов и др.), но при жизни А.К.

Толстого они не всегда встречали понимание читателей, вызывая иногда упреки в подражательности.

Между тем, на основе парафрастических приемов Толстой вслед за Пушкиным создал, например, свой глубоко оригинальный вариант знаменитого «бродячего» сюжета — драматическую поэму «Дон Жуан» (опубликована в 1862).

Толстовская вариация сюжета о Дон Жуане включает ряд совершенно новых моментов. Так, его Дон Жуан — призванный к «благостным делам» «избранник Творца», и сатана в «Прологе» именно поэтому клянется сделать его «похожим на себя».

Однако став грешником и погубив в конце концов донну Анну (она кончает с собой), Дон Жуан не проваливается в ад со статуей убитого им командора: статуя сообщает, что ему дарована возможность покаяния, и «исчезает», а Дон Жуан в «Эпилоге» через много лет умирает монахом, праведником, которого оплакивает братия его монастыря и все люди в округе (в советских изданиях «Эпилог», к сожалению, обычно отсутствует).

Отличная творческая стилизация старинного итальянского текста в поэме «Дракон», помогающая автору передать дух эпохи, также наглядно демонстрирует плодотворность парафрастических приемов Толстого.
Исторические баллады А.К.

Толстого («Князь Михайло Репнин», «Василий Шибанов», «Роман Галицкий», «Старицкий воевода» и др.) обрисовывают мужественные натуры, выразительные характеры, всегда привлекавшие его в людях.

Толстой любил и изучал историю России, считал себя ее знатоком, да в известном смысле и был им. В своих произведениях он порою отходит от фактической реальности, от того, что мог узнать из летописей, трудов историков и т. п.

, — но делает это во имя цельности и художественной силы образа Русская старина, шедевры национальной культуры находили в его лице не только глубокого ценителя, но и решительного защитника.

Некоторые из его писем включают замечательно остроумные и неотразимо бьющие в цель литературные пародии (на Шекспира — в письме И.С. Аксакову от 31 декабря 1858 г., на приемы современных французских и русских романистов, на статьи критиков-демократов — в письмах С.А.

Толстой от 29 июня 1864 г. и Б. М. Маркевичу от 14 мая 1871 г. и др.) Занятия русской историей преломились не только в балладах А.К. Толстого, но также в его прозе и драматургии.

Итогом их стали знаменитый исторический роман из эпохи Ивана Грозного «Князь Серебряный» (опубл.

1862), стихотворная драматургическая трилогия — трагедии «Смерть Иоанна Грозного» (1866), «Царь Федор Иоаннович» (1868), «Царь Борис» (1870), а также неоконченная драма «Посадник» (1870 — 1871), повествующая о событиях из истории древнего Новгорода.

Образ Ивана Грозного, проходящий через всю трилогию образ Бориса Годунова, образ Лжедимитрия (которого Толстой Алексей Константинович не считал Григорием Отрепьевым, полагая, что это была какая-то иная, не установленная историками личность), образ сына Грозного царя Федора принадлежат к числу сильнейших творений русской драматургии. В отличие от романа «Князь Серебряный», в котором Толстой дал художественно-стилевое преломление своим романтическим наклонностям, его пьесы неожиданно реалистичны, отличаются проникновенным психологизмом и глубоким пониманием логики действий исторических деятелей, самого хода истории.

Алексей Константинович Толстой, биография и творчество которого были представлены в статье, был писателем большого природного таланта, шедшим в литературе своей особой дорогой, чрезвычайно самостоятельным и стилистически своеобразным.

Лучшие его произведения входят в золотой фонд поэзии, прозы и драматургии.

Сильная и благородная личность Алексея Константиновича Толстого, воплощавшего в себе лучшие качества русского человека, — как бы реальное жизненное продолжение тех принципов и идеалов, которые он воспел в своем художественном творчестве.

Источник: Минералов Ю.И. История русской литературы 19 в. (40-60-е годы). М.:Высш. шк., 2003

Источник: http://classlit.ru/publ/literatura_19_veka/drugie_avtory/aleksej_konstantinovich_tolstoj_biografija_i_tvorchestvo/69-1-0-319

Духовная проблематика творчества А. К. Толстого

Страница 4 из 4

Поэтическая молитва

О молитве, ее целебном воздействии на душу, ее чудесной способности соединять духовно близких людей вне зависимости от расстояния между ними Алексей Константинович размышляет в письме к С.А.

Миллер от 10 мая 1852 года: «…изо всех же действий самое могучее – действие души, и ни в каком положении душа не приобретает более обширного развития, как в приближении ее к Богу.

Просить с верой у Бога, чтобы Он отстранил несчастие от любимого человека – не есть бесплодное дело, как уверяют некоторые философы, признающие в молитве только способ поклоняться Богу, сообщаться с Ним и чувствовать Его присутствие.

Прежде всего, молитва производит прямое и сильное действие на душу человека, о котором молишься, так как чем более вы приближаетесь к Богу, тем более вы становитесь в независимость от вашего тела, и потому ваша душа менее стеснена пространством и материей, которые отделяют ее от той души, за которую она молится.

Я почти что убежден, что два человека, которые бы молились в одно время с одинаково сильной верой друг за друга, могли бы сообщаться между собой, без всякой помощи материальной и вопреки отдалению.

Это – прямое действие на мысли, на желания, и потому – на решения той сродной души. Это действие я всегда желал произвести на тебя, когда я молился Богу… и мне кажется, что Бог меня услышал… и что ты чувствовала это действие, – и благодарность моя к Богу – бесконечная и вечная… Да хранит тебя Бог, да сделает Он нас счастливыми, как мы понимаем, т.е. да сделает Он нас лучшими».

И еще одно замечательное место из письма Толстого к племяннику – Андрею Бахметеву: «Все зависит от тебя; но если ты когда-нибудь почувствуешь, что можешь свихнуться, помолись хорошенько Богу, и ты увидишь, как ты сделаешься силен и как тебе сделается легко идти по честной дороге» (от 17.08.1870 (351)).

Молитва в творчестве писателя представлена весьма разнообразно – в составе почти всех крупных произведений: молитвы Иоанна Грозного (роман «Князь Серебряный», «Смерть Иоанна Грозного»), Федора Иоанновича («Царь Федор Иоаннович»), Иоанна Дамаскина (поэма «Иоанн Дамаскин») и др.

Но собственно лирическое обращение к Богу у Толстого одно: стихотворение «Я задремал, главу понуря…» (до мая 1858).

Я задремал, главу понуря,
И прежних сил не узнаю;
Дохни, Господь, живящей бурей
На душу сонную мою.

Как глас упрёка, надо мною
Свой гром призывный прокати,
И выжги ржавчину покоя,
И прах бездействия смети.

Да вспряну я, Тобой подъятый,
И, вняв карающим словам,
Как камень от удара млата,
Огонь таившийся издам! (1, 362)

Оно состоит из трех катренов и композиционно организовано логично и строго: в первом катрене – причина просьбы и сама просьба (задремал, не узнаю – дохни); во втором катрене – уточнение того, о чем просит лирический герой (прокати, выжги, смети); в третьем – желаемый результат воздействия на его душу Божественной помощи (вспряну, издам).

Обращает на себя внимание обилие старославянской лексики в этом стихотворении: «главу», «глас», «прах», «вспряну», «подъятый», «млата».

С одной стороны, это актуализирует наследие XVIII столетия, когда собственно церковный жанр в классицистической «системе координат» трансформировался в духовную оду.

Вспомним, к примеру, «Утреннее размышление о Божием величестве…» М.В. Ломоносова, некоторые строки из которого словно цитирует Толстой:

Творец! покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи…

С другой стороны, церковнославянская лексика в стихотворении Толстого не создает пафоса особой торжественности, значительности разговора с Всевышним (как того бы следовало ожидать, имея в виду развитие классицистических традиций в лирике XIX столетия); наоборот, как ни странно, интонация этого разговора задушевна и «интимна», общение с Господом происходит как будто «с глазу на глаз», без посторонних «слушателей» или свидетелей. Можно предположить, что славянизмы здесь просто сигнализируют о предельной серьезности темы и ситуации. Почему же возникла необходимость в Божественной помощи? Поэт говорит об этом в первых двух строках:

Я задремал, главу понуря,
И прежних сил не узнаю…

Так поэтически-лаконично передается особое состояние души, которое неоднократно осмысливалось в святоотеческой литературе, ведь сон с древних времен считается одним из синонимов или образов смерти, а в христианском понимании живого и мертвого сон обретает отчетливо духовное смысловое наполнение: Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос (Еф. 5, 14). «Дремотное» состояние души, о котором говорится в стихотворении Толстого, вызывает ассоциации с «окамененным нечувствием» – распространенным словосочетанием в сочинениях отцов Церкви: «Господи, избави мя всякого неведения и забвения, и малодушия, и окамененного нечувствия» (Иоанн Златоуст); «Иногда бывает на душе такое окамененное нечувствие, что грехов своих не видишь и не чувствуешь; ни смерти, ни Судии, ни суда страшного не боишься, все духовное бывает, как говорится, трын-трава. О лукавая, о гордая, о злобная плоть!» (Иоанн Кронштадтский).

Конечно, ощущение (смиренное признание) собственной недостаточности, греховности, слабости, «бескрылости» – необходимое условие и для встречи пушкинского пророка с Серафимом («Духовной жаждою томим, / В пустыне мрачной я влачился»), и для вознесения в Отчизну пламени и слова героя более раннего толстовского стихотворения («Меня, во мраке и в пыли / Досель влачившего оковы…»).

Однако здесь перед нами подчеркнуто «земная», конкретная «автопортретная» зарисовка – почти на уровне жеста. Но этот жест глубоко символичен: голова опущена вниз, то есть сознание погружено в созерцание дольнего, повседневного, суетного.

Перед нами герой на пороге душевной смерти, и самостоятельно победить эту опасность он не может, ибо «прежних сил» не узнает.

Конечно, речь идет о духовных силах – тех самых, что получены им в более раннем стихотворении «Господь, меня готовя к бою…»:

Одушевил могучим словом,
Вдохнул мне в сердце много сил… (1, 286)

И обращение к Богу в молитве начинается со слова «Дохни». Тварь нуждается не только в сотворении, но и в поддержке, постоянной помощи своего Творца. Сонная душа должна быть разбужена «живящей бурей». Чаще всего даже в поэтическом словаре буря обозначает угрозу разрушения.

А здесь как будто наоборот – она определена почти оксюмороном: «живящая». То есть буря есть некое благодатное потрясение, которое оживит омертвевшую душу.

И далее метафора бури получает развитие, соединяясь с традиционным представлением о каре Господней в образе грозы:

Как глас упрека надо мною
Свой гром призывный прокати…

Удивительно то, что поэт здесь как бы меняет местами элементы сравнения: не голос упрека сравнивается с громом, а наоборот, поскольку именно человек «переводит» на понятный ему язык величественные природные явления, недоступные его власти. В том числе и через них он воспринимает Господа.

Даже на фонетическом уровне строка «Свой гром призывный прокати» словно передает раскатистое звучание небесного гнева; благодаря этой строке обнаруживается ключевая роль звука Р во всем стихотворении: лишь две строки из двенадцати лишены слов с этим звуком.

Таким образом, аллитерация становится важнейшей фонетической «инструментовкой» смысловых мотивов поэтической молитвы Толстого: задРемать, понуРить, буРя, упРек, гРом, пРизывный, пРокатить, Ржавчина, пРах, вспРянуть, каРающий, удаР – эти слова составляют «концептосферу» стихотворения и передают движение лирической мысли и развитие лирического переживания, создавая определенное настроение у читающего или произносящего это стихотворение.

А небесный огонь, не названный в стихотворении, узнается через еще одно метафорическое действие: «выжги ржавчину покоя». Покой вообще в разных произведениях Толстого предстает и оценивается неоднозначно, ср. например, в «Василии Шибанове»:

Царь в смирной одежде трезвонит.
Зовет ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит? (1, 250)

В этом контексте покой есть согласие с собственной душой, это покой победы над внутренними бесами. А в молитве покой становится ржавчиной, вызванной отсутствием движения. Покой статичен. Покой подобен смерти. Покой бесчеловечен и губителен.

Почти в то же время и практически о том же говорит Л.Н. Толстой в одном из писем: «Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться.

А спокойствие – душевная подлость».

Мотив смерти развивается и в следующей строке: «прах бездействия смети».

Звук, огонь (свет) и движение (дуновение) должны победить молчание, темноту и покой, в которые погружена душа лирического героя.

Прах – напоминание о земной, смертной природе человеческого тела, но смести этот прах нужно именно с души, которая есть дуновение Божие. И тогда произойдет то, о чем говорится в третьей строфе:

Да вспряну я, Тобой подъятый,
И вняв карающим словам,
Как камень от удара млата,
Огонь таившийся издам!

Во-первых, вместо движения вниз начнется подъем – воспарение. А во-вторых, окаменевшая душа «издаст» огонь, освободит его из плена. Это тот самый Божественный огонь, который горит (или тлеет) в любом человеке. И благодаря Божественной помощи он вырвется для соединения со своим первоисточником. Это и есть душа живая – душа, соединенная с Богом.

Парадоксально, что в молитве, на первый взгляд, сущность просьбы сводится не к прощению, а к наказанию (глас упрека во второй строфе превращается в карающие слова в третьей). Может показаться, что перед нами молитва о каре. Но эта кара должна быть обращена на пороки, на то, что мертвит душу. И тогда молитва становится просьбой о воскресении.

Удивительно и то, что, по мере произнесения молитвы, развития лирического монолога, происходит наяву то, о чем просит герой: его интонация идет по восходящей, и в конце стихотворения уже почти ничего не напоминает о первоначальной апатии-дремоте, и финальный восклицательный знак – своеобразный символ победы. Молитва услышана и исполнена как будто в самый момент произнесения, поскольку желание освободиться от худшего в себе, согретое искренней верой в Божественную помощь, – само по себе почти всемогуще.

Итак, религиозная проблематика в духовной поэзии А.К.

Толстого включает в себя широкий спектр вопросов: соотношение вечного и временного в земной жизни человека; выбор пути; реализация дара, который понимается как миссия и ответственность; Красота и ее взаимосвязь с Истиной и Добром; искушение и душевная смерть, преодоление которой невозможно без Божественной помощи; слово и молчание; отречение и послушание; грех и его осуждение.

Постановка и решение этих проблем показывают А.К. Толстого как глубокого и самобытного религиозного художника-мыслителя. Он искренне убежден в том, что вечное может стать актуальным без помощи злободневности, пока человек остается человеком и сталкивается с «проклятыми вопросами», на которые нужно искать свой ответ каждому поколению.

Читайте также:  Исследование сатурна космическим аппаратом "кассини"

Хочется верить, что читатели нашего поколения заново откроют для себя творчество замечательного русского писателя. И это открытие будет сродни чуду самопознания, духовного преображения – и движения к Богу.

Источник: pravoslavie.ru

Источник: http://kotovsk-istok.com.ua/vzglyad/society/65-top-statya/6459-dukhovnaya-problematika-tvorchestva-a-k-tolstogo.html?start=3

Русская природа в творчестве Ф.И. Тютчева, А.К. Толстого, А.Н. Плещеева, А.А. Фета, А.Н. Майкова, И.С. Никитина, И.З. Сурикова – Искусство

Федор Иванович Тютчев(1803— 1873) сложился как поэт в кон­це 20—начале 30-х годов. В 1854 году появился первый сборник стихов Тют­чева. Такие шедевры из этого сборника, как «Я встретил вас…», «Есть в осени первоначальной…», «Летний вечер», «Тихо в озере струится…», «Как хорошо ты, о море ночное…» и др., вошли в золотой фонд русской лирики, в том числе и в круг детского чте­ния.

Творчество Тютчева наполнено глубоким философским содер­жанием. Его возвышенные лирические раздумья всегда тесно свя­заны с реальной жизнью, выражают ее общий пафос, главные ее коллизии. Человек видится поэту не только во всей широте даро­ваний и стремлений, но и в трагической невозможности их осу­ществления.

Главное в лирике Тютчева — страстный порыв человеческой души и сознания к освоению бесконечного мира. Юной, развиваю­щейся душе такой порыв особенно созвучен. Близки детям и те стихи, где поэт обращается к образам природы:

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом…

От самого ритма такого стихотворения возникает чувство прича­стности к животворящим силам природы.

Неохотно и несмело

Солнце смотрит на поля.

Чу, за тучей прогремело,

Принахмурилась земля.

Жизнь природы у поэта предстает драматично, порой в ярост­ном столкновении стихийных сил, а порой лишь как угроза бури. Так, в стихотворении «Неохотно и несмело…» конфликт не раз­вернулся, гроза ушла и вновь засияло солнце; в природе наступи­ло успокоение, как наступает оно и в человеке после душевных бурь:

Солние раз ещё взглянуло

Исподлобья на поля –

И в сиянье потонула

Вся смятенная земля.

Умение передать «душу природы» с удивительной теплотой и вниманием приближает стихи Тютчева к детскому восприятию. Олицетворение природы иногда становится у него сказочным, как, например, в стихотворении «Зима недаром злится…».

В стихотворении «Тихой ночью, поздним летом…» рисуется как будто неподвижная картина июльской ночи в поле — времени роста и созревания хлебов.

Но главный смысл в нем несут гла­гольные слова — они-то и передают подспудное, невидимое, безо­становочное действие, происходящее в природе.

В опоэтизирован­ную картину природы косвенно включен и человек: ведь хлеб на поле — дело его рук. Стихи, таким образом, звучат как лириче­ский гимн природе и труду человека.

Чувство слитности с природой характерно и для такого поэта, как Афанасий Афанасьевич Фет(1820— 1892). Многие его стихи — это непревзойденные по красоте картины природы. Лирический герой Фета полон романтических чувств, окрашивающих и пей­зажную его лирику. В ней передается то восхищение природой, то светлая грусть, навеянная общением с нею.

Я пришёл к тебе с приветом

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало…

Когда Фет писал это стихотворение, ему было всего 23 года; молодая, горячая сила жизни, столь созвучная весеннему про­буждению природы, нашла свое выражение и в лексике стихотво­рения, и в его ритмике. Читателю передается владеющее поэтом ликование оттого, «что лес проснулся, / Весь проснулся, веткой каждой…».

Вполне правомерно, что стихи Фета входят в детские хресто­матии и сборники: именно малышам свойственно чувство радо­стного постижения мира. А в таких его стихотворениях, как «Кот поет, глаза прищуря…», «Мама! глянь-ка из окошка…», присут­ствуют и сами дети — со своими заботами, своим восприятием окружающего:

Мама! глянь-ка из окошка —

Знать, вчера недаром кошка

Умывала нос:

Грязи нет, весь двор одело.

Посветлело, побелело —

Видно, есть мороз…

Не колючий, светло-синий

По ветвям развешан иней —

Погляди хоть ты!

Радостен мир природы и в стихах Аполлона Николаевича Май­кова(1821 — 1897). Гармоничность, светлое мироощущение свой­ственны были эллинистической поэзии. Близость к ней поэт ощу­щал настолько сильно, что и на русскую природу смотрел, по выражению Белинского, «глазами грека». Майков много путеше­ствовал, и впечатления от заграничных странствий находили от­ражение в его творчестве.

В детское чтение вошли те стихи Майкова, которые, по выра­жению Белинского, отмечены благотворной печатью простоты и рисуют «пластические, благоуханные, грациозные образы». Вот маленькое стихотворение Майкова «Летний дождь» (1856):

«Золото, золото падает с неба!» —

Дети кричат и бегут за дождём… —

Полноте, дети, его мы сберём.

Только сберём золотистым зерном

В полных амбарах душистого хлеба!

Идиллический взгляд на мир проявляется и в другом его хре­стоматийном стихотворении — «Сенокос» (1856):

Пахнет сеном над лугами…

В песне душу веселя,

Бабы с граблями рядами

Ходят, сено шевеля.

Не нарушает этой благостной картины даже такая грустная строфа:

В ожиданьи конь убогий,

Точно вкопанный, стоит…

Уши врозь, дугою ноги

И как будто стоя спит…

Все это — повседневная жизнь крестьянская, как бы говорит поэт; она протекает среди гармоничной природы и основана на истинных ценностях и радостях — на труде и награде за этот труд: богатом урожае, заслуженном отдыхе после его сбора, когда ам­бары наполнены «золотистым зерном».

Символически звучат и строки другого стихотворения — «Лас­точка примчалась…»:

Как февраль ни злися,

Как ты, март, ни хмурься,

Будь хоть снег, хоть дождик —

Всё весною пахнет!

Здесь не просто вера в неизбежность смены времен года, но и выражение своей поэтической программы, основанной на гедо­нистическом, радостном ощущении бытия. Такое восприятие мира проступает и в «Колыбельной песне», где силы природы — ветер, солнце и орел — призываются, чтобы навеять сладкий сон мла­денцу.

Майков видел свое место среди тех поэтов, которые провоз­глашали целью искусства погружение человека в светлый мир ра­дости.

Алексей Николаевич Плещеев(1825—1893), поэт некрасов­ской школы, исповедовал нераздельное слияние жизни и поэзии. Участие в революционном движении, в кружке Петрашевского, арест и ссылка в Сибирь — все это определило основные мотивы его творчества.

Стихи пронизаны трагическим восприятием неспра­ведливости, гневом на косность среды, отчаянием от несбывших­ся надежд. В 60-х годах Плещеев настойчиво работает над новой, общедо­ступной и действенной формой.

Для этого он обращается к народ­ной лексике, использует публицистический и даже газетный язык.

Поиски новых путей привели его к литературе для детей. Дети были для поэта будущими строителями «русской жизни», и он всей душой стремился научить их «любить добро, родину, по­мнить свой долг пред народом».

Создание детских стихов расши­рило тематический диапазон поэта, ввело в его творчество конкретность и свободную разговорную интонацию. Все это характер­но для таких его стихотворений, как «Скучная картина!..

», «Ни­щие», «Дети», «Родное», «Старики», «Весна», «Детство», «Ба­бушка и внучек».

В 1861 году Плещеев выпускает сборник «Детская книга», а в 1878 году объединяет свои произведения для детей в сборник «Под­снежник». Владевшее поэтом стремление к жизненности и про­стоте находит в этих книгах полное воплощение. Большинство сти­хотворений сюжетны, содержание многих составляют беседы ста­риков с детьми:

…Много их сбегалось к деду вечерком;

Щебетали, словно птички перед сном:

«Дедушка, голубчик, сделай мне свисток».

«Дедушка, найди мне беленький грибок».

«Ты хотел мне нынче сказку рассказать».

«Посулил ты белку, дедушка, поймать». —

«Ладно, ладно, детки, дайте только срок,

Будет вам и белка, будет и свисток!»

Плещееву в высшей степени присуще умение отразить в своих стихах детскую психологию, передать отношение ребенка к окружа­ющей действительности. Поэт для этого выбрал немногосложную строку, часто состоящую только из существительного и глагола:

Травка зеленеет.

Солнышко блестит,

Ласточка с весною

В сени к нам летит.

В стихах поэта, как и в фольклорных произведениях, много уменьшительных суффиксов, повторов. Часто встречается у него прямая речь, в которой звучат детские интонации.

В 60—70-х годах Плещеев создал ряд замечательных пейзажных стихотворений: «Скучная картина!..», «Летние песни», «Родное», «Весенней ночью» и др. Некоторые из них на многие годы вошли в детские сборники и хрестоматии.

Однако в принципе поэт — вслед за Некрасовым — стремился к слиянию пейзажной лирики с гражданской. Говоря о природе, он обычно приходил к рассказу о тех, «чья жизнь — лишь тяжкий труд и горе». Так, в стихотворе­нии «Скучная картина!..

» обращение к ранней осени, чей «уны­лый вид / Горе да невзгоды / Бедному сулит», сменяется грустной картиной человеческой жизни:

Слышит он заране

Крик и плач ребят;

Видит, как от стужи

Ночь они не спят…

А приход весны вызывает картины, окрашенные солнечным, чисто детским восприятием природы, как, например, в стихо­творении «Травка зеленеет…». Свой отклик находят здесь и чув­ства взрослых: наступает время новых надежд, возрождения жиз­ни после долгой студеной зимы.

Иван Саввич Никитин(1824— 1861) также пополнил круг дет­ского чтения своими стихами. В творчестве этого поэта явственно проступают традиции А.В.Кольцова. Никитин в первую очередь обращался к жизни народа, черпал в ней темы и образы, считал ее основным источником поэзии. Стихи его нередко звучат с бы­линным размахом, торжественно и плавно:

Широко ты, Русь,

По лицу земли

В красе царственной

Развернулася.

Ориентация на народно-песенное начало и перекличка со сти­хами Некрасова особенно ощутима в таких его стихах 50-х годов, как «Ехал из ярмарки ухарь-купец…», «Песня бобыля», «Зашуме­ла, разгулялась…», «Отвяжись, тоска…».

Широкая песенная стихия соединяется в поэзии Никитина с мыслями о судьбах народа, о его природном оптимизме и жизне­стойкости. Пейзажная лирика поэта также служит для выражения этих чувств и мыслей.

В сборниках для детей, в которые включа­лись стихи Никитина, использовались чаще всего отрывки, на­пример, из стихотворений «Медленно движется время…», «Встреча зимы», «Полюбуйся, весна наступает…

»:

Медленно движется время, —

Веруй, надейся и жди…

Зрей, наше юное племя!

Путь твой широк впереди.

Такой подход составителей детских сборников к стихам Ники­тина (да и других поэтов) сохранился до наших дней. Едва ли можно назвать его плодотворным. Целесообразнее, наверное, на­деяться, что все стихотворение будет осмыслено детьми не сразу, но зато сохранится в памяти в полном его виде.

К некрасовскому кружку примыкал и поэт Иван Захарович Суриков(1841 — 1880). Его творчество, как и творчество всех по­этов, близких к Некрасову, способствовало созданию поэзии для детей, пробуждающей ум и сердце ребенка для реального воспри­ятия окружающей действительности.

Его перу принадлежат знакомые всем с детства стихи, в кото­рых зримо воссоздана искрящаяся весельем картина детских забав:

Вот моя деревня,

Вот мой дом родной.

Вот качусь я в санках

По горе крутой.

Вот свернулись санки,

И я на бок — хлоп!

Кубарем качуся

Под гору в сугроб.

Глубоко национальные образы произведений Сурикова, по­этическая красота стиха позволили ему оставить заметный след в русской лирике. А органическая напевность его произведений про­чно закрепила некоторые из стихотворений в песенном обиходе народа:

Что шумишь, качаясь

Тонкая рябина,

Низко наклоняясь

Головою к тыну?

Как бы я желала

К дубу перебраться;

Я б тогда не стала

Гнуться и качаться.

Песнями стали и такие стихотворения Сурикова, как «В степи» («Как в степи глухой умирал ямщик…»), «Сиротой я росла…», «Точно море в час прибоя…» (о Степане Разине).

Поражает скупость поэтических средств, при помощи которых поэту удается добиваться столь весомых художественных резуль­татов: краткость в описаниях, лаконизм в выражении чувств, ред­кие метафоры и сравнения.

Вероятно, эти особенности суриков-ского стиха, сближавшие его с фольклором, делали его доступным детям, они охотно слушали и пели ставшие песнями стихотворе­ния поэта, читали его в хрестоматиях и сборниках.

Алексей Константинович Толстой(1817—1875) — поэт, при­надлежавший к иному, нежели Суриков, направлению, — ро­мантическому, к «чистому искусству».

Однако и его многие про­изведения стали песнями и приобрели широкую популярность. Та­кие его стихи, как «Колокольчики мои…», «Спускается солнце за степи», «Ой.

кабы Волга-матушка да вспять побежала», вскоре после опубликования, в сущности, теряли авторство, распева­лись как народные произведения.

Толстого влекли к себе также проблемы отечественной исто­рии: он автор широко известных романа «Князь Серебряный» (1863) и драматической трилогии «Смерть Иоанна Грозного» (1865), «Царь Федор Иоаннович» (1868) и «Царь Борис» (1870), стихотворений и баллад на исторические темы («Курган», «Илья Муромец»). Обладал он и блестящим сатирическим талантом — вместе с братьями Жемчужниковыми под общим псевдонимом Козьма Прутков написал пользующиеся и сегодня огромной по­пулярностью пародийно-сатирические произведения.

Стихотворения Толстого, вошедшие в круг детского чтения, посвящены природе. Он чувствовал ее красоту необычайно глубо­ко и проникновенно, в созвучии с настроением человека — то грустным, то мажорно-счастливым.

При этом у него, как и у каж­дого подлинно лирического поэта, был абсолютный слух на му­зыку и ритм речи, и он передавал читателю свой душевный на­строй настолько органично, что, казалось, тот уже как бы изна­чально существовал в нем. Дети, как известно, чрезвычайно чут­ки именно к музыкальной, ритмической стороне стихов. И такие качества А.

Толстого, как талантливое умение выделить наиболее яркий признак предмета, точность в описаниях деталей, ясность лексики, прочно закрепили его имя среди поэтов, вошедших в круг детского чтения.

Колокольчики мои,

Цветики степные!

Что глядите на меня,

Темно-голубые?

И о чем звените вы

В день веселый мая,

Средь некошенной травы

Головой качая?

Источник: https://student2.ru/iskusstvo/370182-russkaya-priroda-v-tvorchestve-f-i-tyutcheva-a-k-tolstogo-a-n-pleshheeva-a-a-feta-a-n-maykova-i-s-nikitina-i-z-surikova/

Ссылка на основную публикацию