Критика а. а. григорьева: после “грозы” островского

Полемика вокруг «Грозы» А. Н. Островского

Учебная заметка для студентов

Исаак Левитан. Вечер. Золотой Плес (1889)

Невероятная полемика вокруг пьесы А. Островского «Гроза» началась еще при жизни драматурга. Речь идет о пяти статьях:

  • Н. Добролюбов «Луч света в темном царстве» (1860);
  • Д. Писарев «Мотивы русской драмы» (1864);
  • М. Антонович «Промахи» (1864);
  • А. Григорьев «После „Грозы“ Островского. Письма к И. С. Тургеневу» (1860);
  • М. Достоевский «„Гроза“. Драма в пяти действиях А. Н. Островского» (1860).

Разберемся в высказанных критиками точках зрения.

Н. А. Добролюбов

«Гроза» есть, без сомнения, самое решительное произведение Островского; взаимные отношения самодурства и безгласности доведены в ней до самых трагических последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесу соглашается, что она производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы Островского (не говоря, разумеется, об его этюдах чисто комического характера). В «Грозе» есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это «что-то» и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели.

Дело в том, что характер Катерины, как он исполнен в «Грозе», составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе.

Он соответствует новой фазе нашей народной жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него вертелись наши лучшие писатели; но они умели только понять его надобность и не могли уразуметь и почувствовать его сущности; это сумел сделать Островский.

Прежде всего вас поражает необыкновенная своеобразность этого характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри его; всякое впечатление переработывается в нем и затем срастается с ним органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о своем детском возрасте и о жизни в доме у матери.

Оказывается, что воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей: в доме ее матери было то же, что и у Кабановых, — ходили в церковь, шили золотом по бархату, слушали рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и сами молились…

Выслушав рассказ Катерины, Варвара, сестра ее мужа, с удивлением замечает: «Да ведь и у нас то же самое».

Но разница определяется Катериною очень быстро в пяти словах: «Да здесь все как будто из-под неволи!» И дальнейший разговор показывает, что во всей этой внешности, которая так обыденна у нас повсюду, Катерина умела находить свой особенный смысл, применять ее к своим потребностям и стремлениям, пока не налегла на нее тяжелая рука Кабанихи. Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. Вот почему она старается все осмыслить и облагородить в своем воображении; то настроение, при котором, по выражению поэта, —

это настроение до последней крайности не покидает Катерину.

В положении Катерины мы видим, что, напротив, все «идеи», внушенные ей с детства, все принципы окружающей среды — восстают против ее естественных стремлений и поступков. Страшная борьба, на которую осуждена молодая женщина, совершается в каждом слове, в каждом движении драмы, и вот где оказывается вся важность вводных лиц, за которых так упрекают Островского.

Всмотритесь хорошенько: вы видите, что Катерина воспитана в понятиях одинаковых с понятиями среды, в которой живет, и не может от них отрешиться, не имея никакого теоретического образования.

Рассказы странниц и внушения домашних хоть и переработывались ею по-своему, но не могли не оставить безобразного следа в ее душе: и действительно, мы видим в пьесе, что Катерина, потеряв свои радужные мечты и идеальные, выспренние стремления, сохранила от своего воспитания одно сильное чувство — страх каких-то темных сил, чего-то неведомого, чего она не могла ни объяснить себе хорошенько, ни отвергнуть. За каждую мысль свою она боится, за самое простое чувство она ждет себе кары; ей кажется, что гроза ее убьет, потому что она грешница; картина геенны огненной на стене церковной представляется ей уже предвестием ее вечной муки… А все окружающее поддерживает и развивает в ней этот страх: Феклуши ходят к Кабанихе толковать о последних временах; Дикой твердит, что гроза в наказание нам посылается, чтоб мы чувствовали; пришедшая барыня, наводящая страх на всех в городе, показывается несколько раз с тем, чтобы зловещим голосом прокричать над Катериною: «Все в огне гореть будете в неугасимом».

В монологах Катерины видно, что у ней и теперь нет ничего формулированного; она до конца водится своей натурой, а не заданными решениями, потому что для решений ей бы надо было иметь логические, твердые основания, а между тем все начала, которые ей даны для теоретических рассуждений, решительно противны ее натуральным влечениям.

Оттого она не только не принимает геройских поз и не произносит изречений, доказывающих твердость характера, а даже напротив — является в виде слабой женщины, не умеющей противиться своим влечениям, и старается оправдывать тот героизм, какой проявляется в ее поступках.

Она решилась умереть, но ее страшит мысль, что это грех, и она как бы старается доказать нам и себе, что ее можно и простить, так как ей уж очень тяжело.

Ей хотелось бы пользоваться жизнью и любовью; но она знает, что это преступление, и потому говорит в оправдание свое: «Что ж, уж все равно, уж душу свою я ведь погубила!» Ни на кого она не жалуется, никого не винит, и даже на мысль ей не приходит ничего подобного; напротив, она перед всеми виновата, даже Бориса она спрашивает, не сердится ли он на нее, не проклинает ли… Нет в ней ни злобы, ни презрения, ничего, чем так красуются обыкновенно разочарованные герои, самовольно покидающие свет. Но не может она жить больше, не может, да и только; от полноты сердца говорит она: «Уж измучилась я… Долго ль мне еще мучиться? Для чего мне теперь жить, — ну, для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет божий не мил! — а смерть не приходит. Ты ее кличешь, а она не приходит. Что ни увижу, что ни услышу, только тут (показывая на сердце) больно». При мысли о могиле ей делается легче — спокойствие как будто проливается ей в душу. «Так тихо, так хорошо… А об жизни и думать не хочется… Опять жить?.. Нет, нет, не надо… нехорошо. И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду… Придешь к ним — они ходят, говорят, — а на что мне это?..» И мысль о горечи жизни, какую надо будет терпеть, до того терзает Катерину, что повергает ее в какое-то полугорячечное состояние. В последний момент особенно живо мелькают в ее воображении все домашние ужасы. Она вскрикивает: «А поймают меня да воротят домой насильно!.. Скорей, скорей…» И дело кончено: она не будет более жертвою бездушной свекрови, не будет более томиться взаперти с бесхарактерным и противным ей мужем. Она освобождена!..

Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. Хорошо, что нашлась в бедной женщине решимость хоть на этот страшный выход. В том и сила ее характера, оттого-то «Гроза» и производит на нас впечатление освежающее, как мы сказали выше.

Д. А. Писарев

Драма Островского «Гроза» вызвала со стороны Добролюбова критическую статью под заглавием «Луч света в темном царстве». Эта статья была ошибкою со стороны Добролюбова; он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление.

Подробный анализ этого характера покажет нашим читателям, что взгляд Добролюбова в этом случае неверен и что ни одно светлое явление не может ни возникнуть, ни сложиться в «темном царстве» патриархальной русской семьи, выведенной на сцену в драме Островского.

Добролюбов спросил бы самого себя: как мог сложиться этот светлый образ? Чтобы ответить себе на этот вопрос, он проследил бы жизнь Катерины с самого детства, тем более что Островский дает на это некоторые материалы; он увидел бы, что воспитание и жизнь не могли дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума; тогда он еще раз взглянул бы на те факты, в которых ему бросилась в глаза одна привлекательная сторона, и тут вся личность Катерины представилась бы ему в совершенно другом свете.

Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой.

М. А. Антонович

…г. Писарев решился исправлять Добролюбова, как г. Зайцев Сеченова, и разоблачать его ошибки, к которым он причисляет одну из самых лучших и глубокомысленнейших статей его «Луч света в темном царстве», написанную по поводу «Грозы» г. Островского. Эту-то поучительную, глубоко прочувствованную и продуманную статью г. Писарев силится залить мутною водою своих фраз и общих мест.

Г. Писареву почудилось, будто бы Добролюбов представляет себе Катерину женщиной с развитым умом и с развитым характером, которая будто бы и решилась на протест только вследствие образования и развития ума, потому будто бы и названа «лучом света». Навязавши таким образом Добролюбову свою собственную фантазию, г.

Писарев и стал опровергать ее так, как бы она принадлежала Добролюбову. Как же можно, рассуждал про себя г.

Писарев, назвать Катерину светлым лучом, когда она женщина простая, неразвитая; как она могла протестовать против самодурства, когда воспитание не развило ее ума, когда она вовсе не знала естественных наук, которые, по мнению великого историка Бокля, необходимы для прогресса, не имела таких реалистических идей, какие есть, например, у самого г.

Писарева, даже была заражена предрассудками, боялась грома и картины адского пламени, нарисованной на стенах галлереи. Значит, умозаключил г. Писарев, Добролюбов ошибается и есть поборник искусства для искусства, когда называет Катерину протестанткой и лучом света. Удивительное доказательство!

Так-то вы, г.

Писарев, внимательны к Добролюбову и так-то вы понимаете то, что хотите опровергать? Где ж это вы нашли, будто бы у Добролюбова Катерина представляется женщиной с развитым умом, будто протест ее вытекает из каких-нибудь определенных понятий и сознанных теоретических принципов, для понимания которых действительно требуется развитие ума? Мы уже видели выше, что, по взгляду Добролюбова, протест Катерины был такого рода, что для него не требовалось ни развитие ума, ни знание естественных наук и Бокля, ни понимание электричества, ни свобода от предрассудков, или чтение статей г. Писарева; это был протест непосредственный, так сказать, инстинктивный, протест цельной нормальной натуры в ее первобытном виде, как она вышла сама собою без всяких посредств искусственного воспитания.

Таким образом вся эта фанфаронада г. Писарева в сущности очень жалка. Оказывается, что он не понял Добролюбова, перетолковал его мысль и на основании своего непонимания обличил его в небывалых ошибках и в несуществующих противоречиях…

А. А. Григорьев

Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы, — а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни, — смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент — эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве, — массою сложною, разнородною, — почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения.

М. М. Достоевский

Гибнет одна Катерина, но она погибла бы и без деспотизма. Это жертва собственной чистоты и своих верований.

Источник: http://kkos.ru/blog/all/ostrovskyi-drama/

Споры критиков вокруг драмы «Гроза». Пьеса в оценке Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева, А. А. Григорьева. – PDF

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «Верхнепокровская средняя общеобразовательная школа» Урок литературы в 10 классе по теме: «А. Н. Островский. «Гроза». Символика заглавия пьесы» Подготовила:

Подробнее

Z «Виды сокращения текста. Обучение тезированию и конспектированию на примере статьи Н. А. Добролюбова «Луч света в темном царстве» Тема: Драма А. Н.Островского «Гроза» в оценке Н. А. Добролюбова Цели:

Подробнее

Сочинение на тему обличие хозяев жизни в драме островского гроза Хозяева жизни (Дикой, Кабаниха) и их жертвы. Фон пьесы, своеобразие Семейный и социальный конфликт в драме Гроза. Развитие понятия. Сочинение

Подробнее

«труд, особенно творческий, способен доставить человеку подлинное счастье» А.Т.Болотов Тема проекта «Литературная деятельность А.Т.Болотова и история театра в г. Богородицке» Авторы проекта Аналитическая

Подробнее

Смысл названия, символика в пьесе Гроза.. «Гроза». Мифопоэтические представления. Небо. Катерина: «Кабы я маленькая. По какому принципу выстроено пространство в пьесе Островского «Гроза»?. Цитаты. Катерина.

Подробнее

6 сен 2011. Образ города Калинова Беседа. Анализ I действия. Почему именно в монологах Кулигина чаще всего встречается негативная характеристика нравов. План сочинения (С1) А. С. Пушкин «Пиковая дама»..

Подробнее

Через несколько лет, в 1864 г., появилась статья другого известного критика Д. И. Писарева «Мотивы русской драмы». Писарев попытался обосновать. 03566293664 Аннотированный каталог-рейтинг программного

Подробнее

Сочинение нравы и быт русского купечества в драме гроза Сочинение по произведению Гроза Островский А. Н.: Душевная драма Катерины Быт и нравы купечества в драме А. Н. Островского Гроза Быт и нравы Дикой

Подробнее

УДК 373.167.1:82 ББК 83.3(2Рос-Рус)я72 Е78 Е78 Ерохина, Е. Л. Учимся писать сочинение. 10 класс : рабочая тетрадь / Е. Л. Ерохина. М. : Дрофа, 2016. 116, [4] с. ISBN 978-5-358-17175-6 Рабочая тетрадь адресована

Подробнее

Сочинение на тему жизнь катерины в родительском доме 1. жизнь катерины в родительском доме 2. Жизнь в доме по литературе. По теме Образ Катерины в грозе Островского по плану, он дан ниже. Презентация к

Подробнее

Сочинение гроза жизнь катерины в родительском доме Пособия для подготовки школьников к сочинению Магазин Первое Сегодня мы с вами завершим изучение пьесы А.Н. Островского Гроза. Тема урока (Катерина росла

Подробнее

Появляются Дикой и Борис. Дикой ругает племянника за то, что тот. Борис удивлен тем, что хвалят Кабановых. Кулигин называет Кабаниху. Тихон упрекает Катерину: Всегда мне за тебя достается от маменьки!…

Читайте также:  Урок-схема рисования карандашом - кошка

Подробнее

«Гроза» А.Н. Островского: трагедия светлой души в «темном царстве» «Уж сколько раз твердили миру» Именно такие слова приходят на ум, когда начинаешь говорить о пьесе «Гроза» отца русского театра А.Н. Островского.

Подробнее

Темы сочинений по литературе II половины XIX века. 1. Образы купцов-самодуров в пьесе А. Н. Островского «Гроза». 2. а) Душевная драма Катерины. (По пьесе А. Н. Островского «Гроза».) б) Тема «маленького

Подробнее

Сочинения Сочинения.. Последнее сочинение добавлено: 17:44 / 03.12.12. мысль семейная островского гроза сравнение любви Тихона и Бориса. 691443235794696 Драма А. Н. Островского «Гроза» была написана в

Подробнее

Сочинение на тему нравственная проблематика пьесы гроза Сравнение героини пьесы Гроза Катерины Кабановой и героини очерка Но внутри героини Грозы есть прочные нравственные устои, стержень, ее создание

Подробнее

Сочинение на тему случайна ли гибель катерины Трагедия Катерины (по пьесе А. Н. Островского Гроза) Тема падения и духовного возрождения человека в произведениях Ф. М. Достоевского (по Ее порыв, гибель

Подробнее

Сочинения на произведения Островского А.Н.: Судьба и душевная трагедия Катерины (по пьесе А. Н. Островского «Гроза») 91989919992 Душевная драма Катерины в пьесе А. Н. Островского Гроза 3 Душевная драма

Подробнее

М И Н И С Т Е Р С Т В О О Б Р А З О В А Н И Я И Н А У К И Р О С С И Й С К О Й Ф Е Д Е Р А Ц И И Ф Е Д Е Р А Л Ь Н О Е Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н О Е Б Ю Д Ж Е Т Н О Е О Б Р А З О В А Т Е Л Ь Н О Е У Ч Р

Подробнее

Департамент образования Ивановской области Областное государственное бюджетное профессиональное образовательное учреждение Тейковский индустриальный колледж имени Героя Советского Союза А.П.Буланова (ОГБПОУ

Подробнее

Календарно-тематическое планирование. Литература. 10 класс (102 часа) Планирование разработано на основе Федерального компонента государственного стандарта среднего (полного) общего образования (базовый

Подробнее

Гроза” – “… самое решительное произведение Островского”. На уроке можно организовать работу в группах. 1 группа. История создания пьесы (сообщения о домашней работе с дополнительной литературой). Необходимо

Подробнее

Сочинение на тему образ затерянного города в драме островского гроза Тема женской доли и образ Матрены Корчагиной в поэме. Роль вставных Образ затерянного города в драме А.Н.Островского Гроза. Смысл названия

Подробнее

Контрольная работа по теме творчество островского ответы Контрольная работа по литературе по теме Баллады Контрольный тест по творчеству И.А. Гончарова, А.Н. Островского, И.С. Тургенева 10 класс Вопросы

Подробнее

Сравнительная характеристика героев Как писать сочинение? Сопоставление и противопоставление Существуют 2 типа сравнения: по сходству и по противоположности (контрасту). Типичная ошибка пишущих сочинение

Подробнее

Пояснительная записка. Рабочая программа по литературе 10 класса разработана на основе федерального компонента государственного стандарта (полного) общего образования на базовом уровне и Программы по русскому

Подробнее

Сборник содержит сочинения по русской литературе XIX века на темы, связанные с. Формат: doc / zip. Трагедия Катерины (по пьесе А. Н. Островского «Гроза») 3. «Трагедия совести» (по пьесе А. Н. Островского

Подробнее

Иутинская Галина Ивановна преподаватель русского языка и литературы Областное государственное бюджетное профессиональное образовательное учреждение «Костромской колледж бытового сервиса» г. Кострома КОНСПЕКТ

Подробнее

Тема любви в поэзии А. А. Ахматовой В ХIХ веке было много женщин, писавших стихи, часто даже стихи хорошие: это и Каролина Павлова, и Евдокия Растопчина, и Мирра Лохвицкая. Однако великая духовная энергия

Подробнее

Истинное творчество всегда народно сочинение Анализ устного народного творчества России. Понятие, сущность и Народность: на произведениях устного народного творчества всегда лежит печать Истинные умельцы,

Подробнее

Сочинение образ ивана грозного в поэме лермонтова восприятие, анализ, оценка (3-ий вариант сочинения). Поэма М. Ю. Лермонтова Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и понятен интерес Лермонтова

Подробнее

Знаменитый русский живописец Николай Николаевич Ге с золотой медалью окончил Академию художеств и уехал за границу. В Риме он познакомился с А. Ивановым и имел случай увидеть его картину «Явление Христа

Подробнее

Шаблоны к сочинению на ЕГЭ по русскому языку План сочинения 1. Формулировка проблемы текста 2. Комментарий проблемы. 3. Авторская позиция по проблеме. 4. Собственное мнение по проблеме (согласие). Прочитанный

Подробнее

Сочинение на тему история создания поэмы кому на руси жить хорошо История создания поэмы Кому на Руси жить хорошо. Razmalin 15.12.2014 5 б, 9 минут тому. помогите написать сочинение на тему чем живи люди?

Подробнее

Источник: https://docplayer.ru/28525979-Spory-kritikov-vokrug-dramy-groza-pesa-v-ocenke-n-a-dobrolyubova-d-i-pisareva-a-a-grigoreva.html

«Гроза» в оценке русской критики | Свободный обмен школьными сочинениями 5-11 класс

Критическая история «Грозы» начинается еще до ее появления. Чтобы спорить о «луче света в темном царстве», необходимо было открыть «Темное царство». Статья под таким названием появилась в июльском и сентябрьском номерах «Современника» за 1859 год. Она была подписана обычным псевдонимом Н. А. Добролюбова — Н. — бов.

Повод для этой работы был чрезвычайно существенным. В 1859 г. Островский подводит промежуточный итог литературной деятельности: появляется его двухтомное собрание сочинений.

«Мы считаем за самое лучшее — применить к произведениям Островского критику реальную, состоящую в обозрении того, что нам дают его произведения, — формулирует Добролюбов главный свой теоретический принцип.

— Реальная критика относится к произведению художника точно так же, как к явлениям действительной жизни: она изучает их, стараясь определить их собственную норму, собрать их существенные, характерные черты, но вовсе не суетясь из-за того, зачем это овес — не рожь, и уголь — не алмаз…».

Какую же норму увидел Добролюбов в мире Островского? «Деятельность общественная мало затронута в комедиях Островского, зато у Островского чрезвычайно полно и рельефно выставлены два рода отношений, к которым человек еще может у нас приложить душу свою, — отношения семейные и отношения по имуществу. Немудрено поэтому, что сюжеты и самые названия его пьес вертятся около семьи, жениха, невесты, богатства и бедности.

«Темное царство» — это мир бессмысленного самодурства и страданий «наших младших братий», «мир затаенной, тихо вздыхающей скорби», мир, где «наружная покорность и тупое, сосредоточенное горе, доходящее до совершенного идиотства и плачевнейшего обезличения» сочетаются с «рабской хитростью, гнуснейшим обманом, бессовестнейшим вероломством». Добролюбов детально рассматривает «анатомию» этого мира, его отношение к образованности и любви, его нравственные убеждения вроде «чем другим красть, так лучше я украду», «на то воля батюшкина», «чтоб не она надо мной, а я над ней куражился, сколько душе угодно» и т. п.

— «Но ведь есть же какой-нибудь выход из этого мрака?» — задается в конце статьи вопрос от имени воображаемого читателя. «Печально, — правда; но что же делать? Мы должны сознаться: выхода из «темного царства» мы не нашли в произведениях Островского, — отвечает критик.

— Винить ли за это художника? Не оглянуться ли лучше вокруг себя и не обратить ли свои требования к самой жизни, так вяло и однообразно плетущейся вокруг нас… Выхода же надо искать в самой жизни: литература только воспроизводит жизнь и никогда не дает того, чего нет в действительности».

Идеи Добролюбова имели большой резонанс. «»Темное царство» Добролюбова читалось с увлечением, с каким не читалась тогда, пожалуй, ни одна журнальная статья, большую роль добролюбовской статьи в утверждении репутации Островского признавали современники.

«Если собрать все, что обо мне писали до появления статей Добролюбова, то хоть бросай перо». Редкий, очень редкий в истории литературы случай абсолютного взаимопонимания писателя и критика. Вскоре каждый из них выступит с ответной «репликой» в диалоге.

Островский — с новой драмой, Добролюбов — со статьей о ней, своеобразным продолжением «Темного царства». В июле 1859 г., как раз в то время, когда в «Современнике» начинается печатание «Темного царства», Островский начинает «Грозу».

Органическая критика. Статья А. А. Григорьева «После «Грозы» Островского» продолжила размышления критика об одном из самых любимых и важных для него в русской литературе писателей.

Григорьев считал себя, и во многом оправданно, одним из «открывателей» Островского. «У Островского одного, в настоящую эпоху литературную, есть свое прочное, новое и вместе идеальное миросозерцание.

«Новое слово Островского было ни более, ни менее как народность, в смысле слова: национальность, национальный».

В соответствии со своей концепцией Григорьев выдвигает на первый план в «Грозе» «поэзию народной жизни», наиболее отчетливо воплотившуюся в конце третьего действия (свидание Бориса и Катерины).

«Вы не были еще на представлении, — обращается он к Тургеневу, — но вы знаете этот великолепный по своей поэзии момент — эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав, широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут!»

Сходный круг мыслей, с такой же, как у Григорьева, высокой оценкой поэтических достоинств «Грозы» развивается в большой статье М. М. Достоевского (брат Ф. М. Достоевского). Автор, правда, не называя Григорьева по имени, ссылается на него в самом начале.

М. Достоевский рассматривает предшествующее творчество Островского в свете споров «западников» и «славянофилов» и пытается найти иную, третью позицию: «По нашему мнению, г. Островский в своих сочинениях не славянофил и не западник, а просто художник, глубокий знаток русской жизни и русского сердца».

В очевидной полемике с добролюбовским «Темным царством» («Эта мысль, или уж если вам лучше нравится, идея о домашнем деспотизме и еще десяток других не менее гуманных идей, пожалуй, и кроются в пьесе г. Островского. Но уж, наверное, не ими задавался он, приступая к своей драме») М.

Достоевский видит центральный конфликт «Грозы» не в столкновении Катерины с обитателями и нравами города Калинова, а во внутренних противоречиях ее натуры и характера: «Гибнет одна Катерина, но она погибла бы и без деспотизма. Это жертва собственной чистоты и своих верований».

Позднее в статье эта идея приобретает обобщенно-философский характер: «У избранных натур есть свой фатум. Только он не вне их: они носят его в собственном сердце».

Мир Островского — «темное царство» или царство «поэзии народной жизни»? «Слово для разгадки его деятельности»: самодурство или народность?

Через год в спор о «Грозе» включился Н.А. Добролюбов.

«Самым лучшим способом критики мы считаем изложение самого дела так, чтобы читатель сам, на основании выставленных фактов, мог сделать свое заключение… И мы всегда были того мнения, что только фактическая, реальная критика и может иметь какой-нибудь смысл для читателя. Если в произведении есть что-нибудь, то покажите нам, что в нем есть; это гораздо лучше, чем пускаться в соображения о том, чего в нем нет и что бы должно было в нем находиться».

Отывки из статьи Н. А. Добролюбова «Луч света в темном царстве»

«Гроза» есть, без сомнения, самое решительное произведение Островского; взаимные отношения самодурства и безгласности доведены в ней до самых трагических последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесу соглашается, что она производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы Островского… В «Грозе» есть что-то освежающее и ободряющее. Это «что-то» и есть, по-нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели. Дело в том, что характер Катерины, как он исполнен в «Грозе», составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе… Русская жизнь дошла наконец до того, что добродетельные и почтенные, но слабые и безличные существа не удовлетворяют общественного сознания и признаются никуда не годными. Почувствовалась неотлагаемая потребность в людях, хотя бы и менее прекрасных, но более деятельных и энергичных».

«Всмотритесь хорошенько: вы видите, что Катерина воспитана в понятиях, одинаковых с понятиями среды, в которой она живет и не может от них отрешиться, не имея никакого теоретического образования».

Тем большую цену имеет этот протест: «В нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя далее жить с насильственными мертвящими началами.

В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина… Какою же отрадною, свежею жизнью веет на нас здоровая личность, находящая в себе решимость покончить с этой гнилой жизнью во что бы то ни стало!»

Добролюбов анализирует реплики Феклуши, Глаши, Дикого, Кудряша, Кулигина и пр. Автор анализирует внутреннее состояние героев «тёмного царства».

Читайте также:  Птицы в разное время года

«Помимо их, не спросясь их, выросла другая жизнь, с другими началами, и хотя она еще и не видна хорошенько, но уже посылает нехорошие видения темному произволу самодуров. И Кабанова очень серьезно огорчается будущностью старых порядков, с которыми она век изжила.

Она предвидит конец их, старается поддержать их значение, но уже чувствует, что нет к ним прежнего почтения и что при первой возможности их бросят».

«Нам отрадно видеть избавление Катерины — хоть через смерть, коли нельзя иначе. Жить в „темном царстве“ хуже смерти.

Тихон, бросаясь на труп жены, вытащенный из воды, кричит в самозабвении: „Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!“ Этим восклицанием заканчивается пьеса, и нам кажется, что ничего нельзя было придумать сильнее и правдивее такого окончания. Слова Тихона заставляют зрителя подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим».

Смысл статьи Добролюбова не просто в тщательном и глубоком анализе конфликта и героев драмы Островского. К сходному пониманию еще раньше приближались, как мы видели, и другие критики. Добролюбов же сквозь «Грозу» пытается увидеть и понять существенные тенденции русской жизни, (статья пишется за несколько месяцев до крестьянской реформы).

«Луч света…», подобно «Темному царству», тоже кончается вопросом, выделенным Добролюбовым настойчивым курсивом: «…точно ли русская живая натура выразилась в Катерине, точно ли русская обстановка — во всем, ее окружающем, точно ли потребность возникающего движения русской жизни сказалась в смысле пьесы, как она понята нами?» Лучшие из критических работ обладают громадным последействием.

В них с такой глубиной прочитан текст и с такой силой выражено время, что они, подобно самим художественным произведениям, становятся памятниками эпохи, уже неотделимыми от нее. Добролюбовская «дилогия» (два произведения, связанные между собой) об Островском — одно из высших достижений русской критики XIX в.

Она, действительно, задает тенденцию в истолковании «Грозы», которая существует и поныне.

Но рядом с добролюбовской оформилась и иная, «григорьевская» линия. В одном случае «Гроза» была прочитана как жесткая социальная драма, в другом — как высокая поэтическая трагедия.

Прошло четыре с лишним года. «Гроза» ставилась все реже. В 1864 г. она три раза прошла в Малом театре и шесть — в Александринском, в 1865 г. — еще три раза в Москве и ни разу в Петербурге. И вдруг Д. И. Писарев. «Мотивы русской драмы»

В «Мотивах русской драмы» тоже два полемических объекта: Катерина и Добролюбов. Разбор «Грозы» Писарев строит как последовательное опровержение взгляда Добролюбова.

Писарев полностью соглашается с первой частью добролюбовской дилогии об Островском: «Основываясь на драматических произведениях Островского, Добролюбов показал нам в русской семье то «темное царство», в котором вянут умственные способности и истощаются свежие силы наших молодых поколений… Пока будут существовать явления «темного царства» и пока патриотическая мечтательность будет смотреть на них сквозь пальцы, до тех пор нам постоянно придется напоминать читающему обществу верные и живые идеи Добролюбова о нашей семейной жизни». Но он решительно отказывается считать «лучом света» героиню «Грозы»: «Эта статья была ошибкою со стороны Добролюбова; он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление».

Как и Добролюбов, Писарев исходит из принципов «реальной критики», не подвергая никакому сомнению ни эстетическую состоятельность драмы, ни типичность характера героини: «Читая «Грозу» или смотря ее на сцене, вы ни разу не усомнитесь в том, что Катерина должна была поступать в действительности именно так, как она поступает в драме». Но оценка ее поступков, ее отношений с миром принципиально отличается от добролюбовской. «Вся жизнь Катерины,- по Писареву, — состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой.»

Писарев говорит о «множестве глупостей», совершенных «русской Офелией и достаточно отчетливо противопоставляет ей «одинокую личность русского прогрессиста», «целый тип, который нашел уже себе свое выражение в литературе и который называется или Базаровым или Лопуховым». (Герои произведений И. С. Тургенева и Н. Г. Чернышевского, разночинцы, склонные к революционным идеям, сторонники ниспровержения существующего строя).

Добролюбов накануне крестьянской реформы оптимистически возлагал надежду на сильный характер Катерины. Через четыре года Писарев, уже по эту сторону исторической границы, видит: революции не получилось; расчеты на то, что народ сам решит свою судьбу, не оправдались.

Нужен иной путь, нужно искать выход из исторического тупика. «Наша общественная или народная жизнь нуждается совсем не в сильных характерах, которых у нее за глаза довольно, а только и исключительно в одной сознательности… Нам необходимы исключительно люди знания, т. е.

знания должны быть усвоены теми железными характерами, которыми переполнена наша народная жизнь Добролюбов, оценивая Катерину лишь с одной стороны, сконцентрировал все свое внимание критика лишь на стихийно бунтарской стороне ее натуры; Писареву бросилась в глаза исключительно темнота Катерины, допотопность ее общественного сознания, ее своеобразное социальное «обломовство», политическая невоспитанность.»

Источник: http://resoch.ru/groza-v-ocenke-russkoj-kritiki/

Литературно-критическая деятельность Аполлона Григорьева

Аполлон Александрович Григорьев (1820–1864) являлся одним из главных критиков журнала «Москвитянин».

Григорьев о Гоголе и Островском

В своих работах по литературе критик предпринимал попытки объединить представление об её исторической обусловленности, беспристрастном воспроизведении действительности с необходимостью отображать в ней непреходящие идеалы нравственности.

он противопоставляет Гоголю творчество Островского, в работах которого происходило объединение указанных идеалов.

Оценивая творчество Гоголя, автор приходит к утверждению, что изображённые автором идеалы искусственны и прилагаются к реальной жизни лишь в силу субъективного желания писателя. С другой стороны, драматургия Островского подчинена истинному идеалу, а потому более прогрессивна в социально-этическом отношении.

Вместе с тем, работы Гоголя Григорьев оценивал выше, чем труды представителей «натуральной школы», которая лишь копирует частности жизни и не способна отличить случайные явления от «необходимых».

Работы Островского критик считал наиболее удовлетворяющими запросы «народности» в литературе, поскольку главным выразителем народного сознания для него было купечество, которое, в отличие от крестьян, имело возможность свободно развиваться.

Концепция «органической критики» Григорьева

Сменив несколько журналов и не найдя там постоянной поддержки, критик в 1850-е становится сотрудником издания «Время». Именно тогда окончательно оформляется его концепция так называемой «органической критики».

«Органические» и «деланные» произведения

В работе «Критический взгляд на основы, значение и приёмы современной критики искусства» (1857) автор делит литературные произведения на:

  • «органические» (обусловленные самой жизнью)
  • и «деланные» (созданные в результате сознательных писательских усилий и восходящие к уже сформированной художественной модели).

По его мнению, цель критики – возведение «деланных» произведений к первоисточнику, оценка «органических» согласно художественному восприятию критика и поиск сочетания историчности и идеальности в литературе.

Григорьев о недостатках «теоретической» критики

Писатель отзывался о «чистой» эстетической критике скептически, поскольку та была занята, по его мнению, лишь «протоколированием» художественных приёмов и рассуждала «вне контекста», но, однако, критиковал и метод историзма, который брал за основу только сиюминутную истину, пренебрегая принципом её относительности. Он отвергал любую «теоретическую» критику, поскольку та противоречила главному «органическому» принципу – естественности. Этим подходам критик противопоставил «историческое чувство» в противоположность «историческому воззрению» и «мысль сердечную» как альтернативу «мысли головной».

Взаимоотношение нравственности и искусства

В работе «Искусство и нравственность» (1861) Григорьев снова настаивал на рассмотрении этических категорий лишь в исторической проекции. В данной статье критик приходит к смелому умозаключению:

искусство имеет право нарушать нравственные устои своего времени. Будучи результатом деятельности творческих сил, искусство не может подчиняться никаким условным категориям, в том числе и нравственности, более того, в рамках последней искусство нельзя ни измерять, ни судить.

По утверждению автора, именно искусство должно определять нравственность, а не наоборот.

О связи литературы и народности

В качестве одного из основных критериев «органичности» литературы Григорьев указывал то, насколько она соответствует народному духу. В этой связи критик отмечал колоссальный талант А. Пушкина, которому удалось создать и бунтарский образ Алеко, и образ подлинно русского Белкина.

Не менее глубокому постижению, по мнению писателя, феномен русской жизни подверг Островский.

В труде «После «Грозы» Островского» (1860) критик решительно отвергает тезис Добролюбова об обличительной специфике работ драматурга и развивает идеи Достоевского о том, что основные задачи отечественной литературы обусловлены проблемами народности.

Именно идеологическая близость с Достоевским и стала причиной его активного сотрудничества с журналом «Время», на страницах которого критик занимался разработкой проблемы взаимного влияния литературы и народности («Народность и литература» (1861)) и вопроса об отношениях личности с социумом («Тарас Шевченко» (1861)).

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость – поделитесь

Запись опубликована в рубрике Русская критика. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Источник: http://velikayakultura.ru/russkaya-kritika-2/literaturno-kriticheskaya-deyatelnost-apollona-grigoreva

Н. А. Добролюбов и А. А. Григорьев о «Грозе» | Литература

Говоря о том, как «понят и выражен сильный русский характер в «Грозе», Добролюбов в статье «Луч света в тем­ном царстве» справедливо подметил «сосредоточенную решительность» Катерины.

Однако в определении ее истоков он полностью ушел от духа и буквы трагедии Островского.

Разве можно согласиться, что «воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей»? Без монологов-воспоминаний героини о юности разве можно понять вольнолюбивый ее характер?

   Не почувствовав ничего светлого и жизнеутверждающе­го в воспоминаниях Катерины, не удостоив ее религиозную душу просвещенного внимания, Добролюбов рассуждал: «Натура заменяет здесь и соображения рассудка, и требования чувства и воображения».

Там, где у Островского торжествует верующая душа, у Добролюбова видна абстрактно понятая натура. Подменив культуру натурой, Добролюбов не уловил главного — принципиального раз­личия между религиозностью Катерины и религиозностью Кабановых.

Критик, конечно, не обошел вниманием того, что у Кабановых «все веет холодом и какой-то неотрази­мой угрозой: и лики святых так строги, и церковные чте­ния так грозны, и рассказы странниц так чудовищны». Но С чем он связал эту перемену? С умонастроением Катери­ны.

«Они все те же», как и в годы юности героини, «они нимало не изменились, но изменилась она сама: в ней уже нет охоты строить воздушные видения».

   Но ведь в трагедии все наоборот! «Воздушные видения» как раз и вспыхнули у Катерины под гнетом Кабановых: «Отчего люди не летают!» И конечно, в доме Кабановых Катерина встречает решительное «не то»: «Здесь все как будто из-под неволи», здесь выветрилась, здесь умерла жизнелюбивая щедрость христианского мироощущения.

Даже странницы в доме Кабановых другие, из числа тех ханжей, что «по немощи своей далеко не ходили, а слы­хать много слыхали». И рассуждают-то они о «последних временах», о близкой кончине мира.

А полусумасшедшая барыня пророчествует: «Что, красавицы? Что тут делаете? молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? весело? Кра­сота-то ваша вас радует? Вот куда красота-то ведет. (Пока­зывает на Волгу.) Вот, вот, в самый омут… Что смеетесь? Не радуйтесь! (Стучит палкой.) Все в огне гореть будете неугасимом.

Все в смоле будете кипеть неутолимой! Ха, ха, ха! Красота! А ты молись Богу, чтобы отнял кра­соту-то! Красота-то ведь погибель наша!»

   В полемику со статьями Добролю бова «Темное царство» и «Луч света в темном царстве» вступил А. Григорьев в критической работе «После «Грозы» Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу».

Критик почвеннической ориентации не без основания утверждал: «Статьи эти наде­лали много шуму, да и действительно одна сторона жизни, отражаемой произведениями Островского, захвачена в них так метко, казнена с такою беспощадною последователь­ностью, заклеймена таким верным и типическим словом, что Островский явился перед публикой совершенно неожи­данно обличителем и карателем самодурства. Оно ведь и так. Изображая жизнь, в которой самодурство играет та­кую важную, трагическую в принципе своем и последстви­ях и комическую в своих проявлениях роль, Островский не относится же к самодурству с любовью и нежностью. Не относится с любовью и нежностью — следственно, относит­ся с обличением и карою, — заключение, прямое для всех, любящих подводить мгновенные итоги под всякую полосу жизни, освещенную светом художества, для всех теорети­ков, мало уважающих жизнь и ее безграничные тайны, ма­ло вникающих в ее иронические выходки.

   Прекрасно! Слово Островского — обличение самодурства нашей жизни. В этом его значение, его заслуга как худож­ника; в этом сила его, сила его действия на массу, на эту последнюю для него как для драматурга инстанцию.

Да точно ли в этом? Для выражения смысла всех этих, изображаемых художником с глубиною и сочувствием, странных, затерявшихся где-то и когда-то жизненных отношений — слово самодурство слишком узко, и имя сатирика, обличителя, писателя отрицательного весьма ма­ло идет к поэту, который играет на всех тонах, на всех ладах народной жизни, который создает энергическую на­туру Нади, страстно-трагическую задачу личности Катери­ны, высокое лицо Кулигина…»

Читайте также:  Алексей николаевич плещеев: жизнь и творчество

   «Имя для этого писателя, для такого большого, несмот­ря на его недостатки, писателя — не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не «самодур­ство», а «народность». Только это слово может быть клю­чом к пониманию его произведений. Всякое другое — как более или менее узкое, более или менее теоретическое, про­извольное — стесняет круг его творчества».

Источник: http://vsedli.ucoz.ru/blog/n_a_dobroljubov_i_a_a_grigorev_o_groze/2012-04-23-65

Курс: Литературная критика 60-80-х годов XIX века

Страница 10 из 24

Аполлон Александрович Григорьев

Аполлон Александрович Григорьев (1822-1864). Григорьеву долго в нашем литературоведении «не везло»: почти не появлялись о нем работы советских литературоведов. Вследствие этого, конечно, обеднялось представление о русской критике, о разнообразии ее школ и о ее внутренних противоречиях.

Н. Страхов заявлял, что не Белинский, Добролюбов и Писарев, а именно Григорьев является «лучшим нашим критиком, действительным основателем русской критики. Ему принадлежит единственный существующий у нас «полный взгляд на русскую литературу…».

Григорьев очень любил Москву, он воспел родное Замоскворечье («Мои литературные и нравственные скитальчества»).

Григорьев сочувствовал скромным людям, символически связывал их тип с образом Ивана Петровича Белкина.

Развитие таких героев он внимательно прослеживал в русской литературе и особенно в творчестве «натуральной школы». Филантропическую линию в ней он броско назвал «школой сентиментального натурализма.

Вопрос об оригинальности взглядов Григорьева до сих пор остается открытым. У Григорьева много парадоксов, трюизмов и софизмов. Часто одно за другим следовавшие положения взаимно исключали друг друга.

Смысл его деятельности, конечно, не сводим к той или иной ошибочной или неудачной формулировке. Но и самые запоминавшиеся его формулировки — а он был большим мастером на них — часто в конечном счете восходили к уже известному в русской критике. Григорьев бросил фразу: «Пушкин — это наше все.

..». Но Белинский уже говорил о Пушкине — поэте, призванном историей «явить на Руси поэзию как искусство». Григорьев говорил о Белинском: «У него были ключи к словам его эпохи».

Но подобное уже было не раз сказано о Белинском многими мемуаристами, например Тургеневым, который назвал Белинского «центральной натурой» своего времени. Григорьев ввел понятие литературное «веяние».

Журнально-критический путь Григорьева был крайне противоречивым. «Неославянофильский» период в его деятельности падает на 1848-1856-е годы. С конца
1850 года Григорьев стал главным критиком «Москвитянина». Вокруг журнала сгруппировались: Т.И. Филиппов, Б.Н. Алмазов, Е.Н. Эдельсон, Л.А. Мей, Н.В. Берг, А.А. Потехин. Примыкал к группе одно время и Островский.

К этому периоду относятся статьи Григорьева: «Русская литература в 1851 году», «Русская изящная литература в 1852 году», «О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене». Пытался он участвовать в славянофильской «Русской беседе», поместив в ней статью «О правде и искренности в искусстве» (1856).

Статья «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» появилась в «Библиотеке для чтения» (1858). Обозначились большие противоречия между Григорьевым и славянофилами, Григорьевым и сторонником «чистого искусства» Дудышкиным.

Григорьев очень тяжело переживал свое духовное одиночество и помышлял о том, чтобы вовсе оставить литературно-критическую деятельность.

В 1858-1861 годах Григорьев несколько сблизился с позициями демократов. Сказался характерный для тех лет общественный подъем. На страницах «Русского слова», «Светоча»
Григорьев стал бороться с «чистым искусством».

Он признал положительное и актуальное значение мотивов протеста в поэзии Лермонтова, в творчестве Тургенева, Герцена («Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина», «И.С.

Тургенев и его деятельность», «После «Грозы» Островского»).

Но идеи «органической критики» не случайно привели Григорьева в журналы «почвенников» братьев Достоевских — «Время» (1861-1863) и «Эпоха» (1864-1865). Здесь им были помещены статьи «О развитии идеи народности в нашей литературе», «Стихотворения Н. Некрасова», «По поводу нового издания старой вещи» (т.е. «Горя от ума»), «Литературная деятельность графа Л. Толстого».

В последние два года жизни, когда Григорьев сотрудничал в журнале Ф.Т. Стелловского «Якорь», он определенно занимал реакционные позиции.

Мы не будем подробно прослеживать эволюцию взглядов Григорьева. Нам важно в целостности представить их основные особенности.

Что значит «органическая критика»? Это понятие ввел Григорьев, чтобы отличить свою критику от уже существовавшей «философской», «художественной», «исторической», «утилитарной», «реальной» критики.

Наиболее полно Григорьев охарактеризовал ее принципы в статьях «О правде и искренности в искусстве» (1856), «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» (1858), «Несколько слов о законах и терминах органической критики» (1859), «Парадоксы органической критики» (1864).

«Органическая критика» оказывала предпочтение «мысли сердечной» перед «мыслью головной», ратовала за «синтетическое» начало в искусстве, за «рожденные», а не «деланные» произведения, за непосредственность творчества, не связанного ни с какими научными, теоретическими системами.

Несомненно, «органическая критика» была системой, построенной на отрицании детерминизма, социальной сущности искусства.

Благодаря несомненной личной талантливости Григорьева «органическая критика» была одним из самых серьезных противников реализма, тем более что иногда высказывала и верные суждения.

В статье «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» Григорьев обвинял демократическую критику в трех ошибках и «беззакониях».

По его мнению, она слишком увлекалась связями искусства с общественными вопросами, в каждом произведении искала преднамеренные цели, превратила произведения искусства «в орудие готовой теории».

Собственно, все три «греха», отмечаемые Григорьевым,— вариации первого «греха»: искусство подчинили общественным интересам.

Но Григорьев вовсе не ратовал за «чистое искусство». У него была своя программа, связанная, как ему казалось, не с «моментами» истории, а с «вечными» проблемами бытия.

«Критик, — писал он, — …есть половина художника, может быть, даже в своем роде тоже художник, но у которого судящая, анализирующая сила перевешивает силу творящую. …

Обладая в высшей степени отрицательным сознанием идеала, он чувствует (не только знает, но и чувствует, что гораздо важнее), где что не так, где есть фальшь в отношении к миру души или к жизненному вопросу, где не досоздалось или где испорчено ложью воссоздание живого отношения».

Жизнь бесконечна, душа человека всегда едина, ее стремления к идеалам правды, красоты и любви вечны. Григорьев бросал своеобразный вызов традиции мышления: «не вечная правда судится и измеряется веками, эпохами и народами, а века, эпохи и народы судятся и измеряются по мере хранения вечной правды души человеческой и по мере приближения к ней».

Но что же такое вечные начала человеческой души? Григорьев в ответ ничего, кроме бесплодных абстракций, предложить не мог. Какая сила заставляет людей из века в век бороться за свои идеалы? Григорьев уводил критику от уже закрепленных Белинским, Герценом, Чернышевским и другими демократами положений диалектики, материализма и историзма.

Он вращался в кругу романтических отвлеченностей: «Для того, чтобы вера была живою верою, нужно верить в непреложность, непременность, единство того, во что веришь». Так легко было впасть в любую форму символики и софистики.

Кстати, позднее символисты, опираясь именно на авторитет «последнего романтика» Григорьева, и обнаружат склонность к таким построениям.

Трудная «уязвимость» Григорьева заключалась в том, что, оказывая предпочтение «сердцу» перед «разумом», он решительно восставал против «бессознательности» искусства (Григорьев был за синтез обоих начал), не признавая историзма, он требовал «органического исторического чувства» от художников.

«Органическая критика» могла похвалиться тем, что старалась удерживать в единстве оба начала в художественном произведении: «что сказано» с тем, «как сказано». Григорьев представлял себе писателя внесоциальным, неисторическим явлением, подходил к нему с отвлеченными критериями романтической эстетики.

Григорьев считал своим учителем раннего Белинского. Он хотел опереться на учение Белинского «о бессознательности» творчества, о высокой роли искусства. Григорьев даже сетовал, что в его время многие заветы Белинского «перезабыли», исказили. Но одновременно он считал, что в сороковые годы Белинский изменил себе.

Григорьев снова вернулся к обсуждению проблемы Гоголя и «натуральной школы». Он упрекал Белинского за то, что тот должным образом не оценил стремление позднего Гоголя изображать идеальные стороны русской жизни; Григорьев положительно оценивал «Выбранные места из переписки с друзьями».

Но нельзя не признать определенной ценности указаний Григорьева на гротескную особенность реализма Гоголя. В статье «Русская изящная литература в 1852 году» есть тонкие рассуждения об особенностях гоголевского «комизма». Этот комизм отличается от смешного у других писателей.

Его нельзя мерить меркой простой обыденности, хотя форма его обыденная, все детали, мелочи до скрупулезности верны действительности. Но ведь при этом у Гоголя наблюдается и масса несообразностей, почти «дерзостей»: бог знает, что творится в «Ревизоре», Подкосин в «Женитьбе» выпрыгивает из окна. Такой гротеск Григорьев объяснял следующим образом.

Космические размеры комического у Гоголя вырастали из того обстоятельства, что его произведения верны не действительности (правильнее было бы сказать не только верны действительности в будничном понимании), а «общему смыслу действительности», находящейся в противоречии с идеалом. Белинский уже отмечал противоречия у Гоголя между идеалом и действительностью.

Но Белинский только показал социальные истоки критического пафоса творчества Гоголя, а те уродливые формы, которые порождает это противоречие в самой фактуре образов «Мертвых душ», не раскрыл. Между тем Гоголь создавал свой особый комический мир, домысливая, заостряя, преувеличивая все смешное по законам логики самой извращенной действительности.

И выходило, что гоголевская «ненатуральность» оказывалась вернее всякой частной, поверхностной натуральности, типы получались глубокой обобщенности и ослепительной яркости.

Но в этом пункте у многих исследователей, вольно или невольно, часто происходила ошибочная переориентировка понятий. Гоголевские типы объявлялись не образами реальных лиц, а фантомами, плодами разыгравшейся фантазии писателя.

Меж тем, проникая в природу гротеска  Гоголя и подчеркивая, например, вслед за Григорьевым важность создаваемого Гоголем комического мира, нужно не потерять ариаднину нить в этих построениях.

Надо помнить, что мы говорим о форме реализма, пусть о марионеточном мире, но в конечном счете восходящем к миру реальному, к отрицаемой русской социальной действительности. Григорьев не сделал ошибочных выводов, он указал только на масштаб комического у Гоголя и его причудливую форму.

Но в его толковании гоголевского «идеала», в частности в «Выбранных местах», были тенденции к перевоплощению всей проблемы комического, как это наблюдалось в работах С. Шевырева и позднее у А. Белого.

Грехом «натуральной школы» Григорьев считал доведение комизма Гоголя до грубой социальной сатиры, а его бытового реализма — до голого натурализма. Но сам Григорьев ошибался в этих случаях. В комизме Гоголя была социальная, сатирическая жилка.

А в так называемом натурализме «натуральной школы» не было рабского копирования действительности. Это был тот же реализм, но более «сознательный», расширившийся в своей тематике.

Введенное Григорьевым понятие «сентиментальный натурализм» имело отрицательный оттенок, указание на ложную филантропию школы, отбрасывавшую ее к карамзинизму.

Но иногда ирония Григорьева сдерживалась, и он говорил о разработке всей русской литературой образа маленького человека, восходящего к пушкинскому Белкину, и в этом процессе «школе сентиментального натурализма» принадлежала определенная роль.

Григорьев полагал, что теперь это социально-обличительное и «филантропическое» направление умерло в русской литературе. Умерло и «лермонтовское» космополитическое направление, любовавшееся образами эгоистов, «хищников», демонов, каким является Печорин.

Народилось третье направление, «органическое», ярчайшим представителем которого Григорьев считал Островского, обладавшего «коренным русским миросозерцанием, здоровым и спокойным, юмористическим без болезненности, прямым без увлечения…».

Григорьев приписывал себе честь открытия Островского. И он действительно был одним из первых, кто громко сказал о появлении нового большого таланта.

Новаторство Островского Григорьев видел в следующем: в «новости» изображенного быта, в «новости» отношения автора к этому быту, в «новости» манеры изображения. Но Григорьев все же извращал облик писателя.

Он трактовал Островского как певца русских нравов, умеющего показывать и «идеалы». Григорьев полемизировал с Добролюбовым, его социальным истолкованием Островского как обличителя «темного царства».

В статье «После «Грозы» Островского» Григорьев оспаривал утверждение Добролюбова, что Катерина — образ «протестующий»; Островский не сатирик, а «народный» писатель. Попутно отметим: Григорьев не проводил различий между понятиями «народный» и «национальный», в теоретическую разработку этих важных вопросов он ничего нового не вносил.

Само разграничение этих понятий у него просто снималось, так как и «народное» и «национальное» он понимал как «органическое» единение всех слоев нации в духе некоего единого миросозерцания. В этом смысле, по его мнению, и был народен Островский. Григорьев подчеркивал при этом, что с примитивной простонародностью Островский не имел ничего общего.

А как же быть с замоскворецким бытом, он ли не простонароден? Добролюбов ясно говорил, что Островский поднимается до общечеловеческих интересов, показывая и в «темном царстве» пробивающиеся «лучи света».Григорьев понимал «идеалы» Островского иначе.

Для него русское купечество, целиком взятое, и было хранителем русской национальности, «почвой» русской народности.

Источник: https://madrace.ru/istoriya-literaturnoy-kritiki/kurs-literaturnaya-kritika-60-80-ch-godov-xix-veka/apollon-aleksandrovich-grigorev

Ссылка на основную публикацию